Глава 70

Бергер Фалк расхаживал по берегу. Мощные порывы ветра постоянно толкали его к отвесным горным склонам, во многих местах пронизанные следами бурения. Он вспомнил. Истерически рыдающая девочка подбирает свою окровавленную одежду. Ошеломленные родители бродят от дома к дому в поисках виновника. Взгляд матери, наблюдающей, как мальчик Бергер яростно мотает головой, отвечая на вопрос, взгляд, который еще много недель преследовал его. Страх, что Боа обо всем расскажет, проболтается о случившемся следующему, кого посчитает достойным своей симпатии. Девочка с недоверчивым взглядом будет являться ему во сне еще много месяцев, пока он не убедит себя в том, что никакого злодеяния не было. И тогда он наконец обретет покой.

Но сейчас все появилось снова. Поэтому он ходил по берегу, мечтая навсегда оставить эту историю позади.

Он едва мог разглядеть дорогу. Мир вокруг него казался стертым, и в этой дождливой мгле всплывали все новые и новые темные воспоминания. Оказалось, что два котенка выжили после расправы, устроенной Боа. Несколько дней они прятались, а потом все-таки выбрались наружу. Несколько недель у него ушло на то, чтобы завоевать их доверие, но в конце концов они привыкли к нему и разрешали даже подержать себя на руках. Он чувствовал, что должен защитить их, и это чувство было сильнее всего, что он когда-либо испытывал.

Дело было вечером, надвигалось ненастье. Он стоял в темноте на вершине холма, держа в каждой руке по котенку. Вдруг у него за спиной раздался голос.

— Брось этих гаденышей! — В руке отец держал большой гаечный ключ.

Он покачал головой и крепче прижал к груди котят. Отец повторил свой приказ, но он не послушался.

— Брось, черт тебя подери! — отец схватил его за левую руку и сильно сжал ее. От боли у мальчика выступили слезы.

— Брось, я сказал!

Отец прорычал эти слова прямо ему в ухо, но он прижимал к себе котят, держась за них как за последнюю надежду. Отец дернул его к себе и сжал руку сильнее. От боли у него перехватило дыхание, но что-то внутри него придало ему сил противостоять отцу, и он не разжал руки. Лишь когда пальцы треснули, ладони разжались. Услышав, как сломались его пальцы, он был настолько поражен, что даже не почувствовал боли. Он стоял неподвижно, а котята разбегались по холму.

— Удрали, черти!

Единственные слова отца, потом он развернулся и ушел. Когда мальчик вернулся домой, мать ничего не сказала, только обыденно перевязала ему руки, как будто заклеила пластырем царапину. А когда она наконец заговорила, то пробормотала что-то несвязное про то, что ветер усиливается, а отец волнуется, не рухнет ли лодочный навес. Они с матерью спустились в подвал, и сквозь завывание ветра ему показалось, он услышал кошачий крик. Через несколько минут пришел отец, он молчал и думал о своем.

Они просидели там, пока не заснули, все трое, а ночью он проснулся от пульсирующей боли в пальцах. Он взглянул на отца — тот спал, опустившись на стол — и почувствовал, насколько сильно его ненавидит. Мать тоже глубоко спала, видимо, события вчерашнего вечера совсем ее не тронули. И тогда он нарушил строжайший запрет: поднялся на кухню. Несмотря на полнейшую темноту, он увидел, что море побелело. Стены и замерзшие окна скрипели от ветра, но единственное, о чем он мог думать, — котята, живы ли они? Нашли ли себе укрытие? Фьорд был объят серо-черным покровом надвигающихся туч и бушующего дождя, и все же он смог разглядеть лодки Винстада, как их швыряло туда-сюда у причала. И только, когда шторм превратил деревья и камни в живых существ, он снова спустился в подвал. Он сидел, пристально глядя отцу в лицо, распластавшееся на столе. Затем, сам не зная, почему, он достал карандаши и принялся рисовать. Света было мало, так что линии получались очень грубыми.

Сильнейший порыв ветра вернул Фалка в действительность, но тут же всплыло еще одно вытесненное воспоминание. Он проработал ленсманом около пяти лет, когда было решено перевезти отделение полиции. В разгар хаоса переезда он проглядывал старые бумаги и внезапно наткнулся на заявление о пропавшем мальчике. Перед глазами у него потемнело, и, не вполне понимая, что делает, он разорвал бумагу на мелкие кусочки. А потом, в тридцать один год, он совершил первое и единственное должностное преступление. Он зажег спичку и позволил пламени поглотить остатки отчета. Он надеялся, что таким образом навсегда сотрет из памяти людей Оддвара Стрёма.

Глава 71