Я нахмурился:

— Если б все было так просто. Мне пришлось вскрыть РИТЭГ… ну, ту хреновину, от которой заряжались аккумуляторы, и где ты сушила белье.

— И? — Она изогнула бровь.

— Теперь там радиация. Боюсь, придется поискать новое убежище.

— Что???

— Зато пендосы все передохнут очень быстро! А чем тебе здесь не нравится, любимая?

— Ты хочешь, чтобы я рожала в этой грязной дыре?! Или под елкой в сугробе?!

Лена закрыла лицо руками, принялась рыдать. Блять, и так херово на душе, а ненаглядная еще мозги ебет. Я сделал очередной добрый глоток и закурил.

— Деда-то угости табачком… — произнес Егорыч, морщась от боли. — А ты, не реви! Неча тут! Меня мать в телеге зимой рожала и ничо! Дурную девку ты выбрал, Санек!

— Хлебни-ка, старче, — сказал я, — надо еще повоевать сегодня. Тушняк могу достать, если закуска нужна.

— Эх, Санька, чует дед, отвоевалси ужо… хде бутылочка моя?

— Анабиозная жидкость? — смекнул я. — Здесь, у Ленки в сумке.

— Давай-ка сюды… дед пару раз хлебнет и до весны поспит, аки косолапый! Глядишь, и рана срастецца!

— Ничего себе, какой продуманный! — хмыкнул я. — Бросаешь, значит, в трудную минуту…

— Никаково уважения к ветеранам!

— Ладно, Егорыч, извини… что-то я погнал действительно… но просьба есть одна. Можешь час-другой повременить с летаргическим сном?

— Шо?

— На вылазку, говорю, сходить надо, посмотреть, сколько гадов осталось. А ты бы покараулил в узком проходе. Вдруг, я не вернусь? Ты уж им всыпешь, я уверен.

— Энто можна! — согласился старик.

— Саша! Что значит «вдруг не вернусь»?