– Эй, как тебя, Иване, – позвал Милентий. – Поешь ты хорошо, только низы зря завышаешь.
– Не учи петь, я сам скоморох, – пословицей ответил Иван.
– Скоморох? – удивленно переспросил Милентий. – Ты ж говорил, что купец?
– Ну и купец. Временами. Эх, не спится что-то… Может, еще чего-нибудь затянем?
– А и затянем, – хохотнул Милентий. – Давай какую знаешь, а я подпою.
Подумав, Раничев затянул «Пастушонка», известный в рязанской земле шлягер:
– Ой да шел, пастушок, пастушонок. Ой да, по лугу, лугу…
– По лугу клеверному…
– По лугу клеверному да меж оврагами…
– Меж оврагами, меж березами…
– Меж березами, по сырой земле…
Спев «Пастушонка», без перерыва затянули другую, веселую:
– Эк выводят, собаки, – прислушался во дворе стражник, оглянувшись, присел у самой двери, слушал. Аж глаза от удовольствия закрыл.
Утром пришли за смердами. Выгнав их на улицу, стражники с грохотом захлопнули дверь так, что откуда-то сверху посыпалась труха. Просыпаясь, Раничев протер глаза, поежился – все ж таки холодновато было спать-то.
– Завтра и наш черед, – посмотрев вслед ушедшим, усмехнулся Милентий, подмигнул Ивану. – Чудно вчера распелись, а?
– Да уж, – Раничев улыбнулся. – Что и сказать, душевно. Еще б гудок или гусли…
– Ага, – хохотнул Милентий. – И сопель, свирель, посвистель… – Глаза его вдруг стали серьезными. Оглянувшись на дверь, он переместился ближе к Ивану:
– Так где ты петь выучился? Только не говори, что с купцами.
Иван пожал плечами:
– Я же сказал, что был скоморохом, странствовал.