Бесполезно. Джон слишком силен. Слишком взбешен. Слишком обозлен. Его не остановить.)
Задергалась струна. Острая сталь, перерезая сухожилия, вонзилась в мясо.
Джилл закричала. Всего-то — полустон-полувзвизг, на мгновение разодравший воздух — и умерший глубоко в горле. Еще какой-то миг крик прожил эхом на лестничной площадке — а потом не стало и эха.
Джон продолжал тянуть за струну, слушал, как царапает, скребет она о кости, вытягивал струну уже почти что в прямую линию.
Голова Джилл обмякло свесилась на сторону. Из открытой раны на горле кровь хлынула потоком, ливневыми каплями забарабанила по ступенькам. Рефлекторно опорожнился кишечник.
Тело, залитое потом, дыхание трудное, рвущееся из груди, — Джон ослабил струну. И внезапно дикая вонь крови напополам с дерьмом вышибла его из маниакального забытья. Он увидел бездыханное тело Джилл на лестнице. Увидел кровь, все еще струящуюся из сломанной ее шеи. Ощутил, как слипаются окровавленные пальцы.
Замерло дыхание. На секунду онемело от безумного страха тело. "Что ж я наделал? Что наделал?" — тихий стон и попытка втиснуться, вжаться в холодную твердую стену, укрыться в крошечных зазорах меж кирпичами.
И тогда он услыхал: его зовут издалека. "Джонни! Пять минут, Джонни!.." Зов прекратился — а кричавший, похоже, продолжил искать в закоулках за стадионом.
На данный момент раскаяние, совместно с чувством вины, следовало отложить. Позже с эмоциями разберемся, может, в Сиэтле, в номере отельном. А сейчас — сейчас шоу делать надо.
Юбкой Джилл отер он кровь со струны и с пальцев. Убедился удовлетворенно, что все чисто. Перескочил через пару ступенек, подхватил гитару. Скупыми, уверенными движениями приладил пятую струну, подтянул потуже, подкрутил головку. Еще минута — и на месте шестая струна, а он уже настраивает лихорадочно гитару.
Закончил. И понесся вверх по ступенькам, наяривая рифф из "Раны на теле", последнего, хитового сингла команды. Но как ни дери свой Страт — все едино, не отвязаться от звука, с каким Джиллова кровь со ступеньки на ступеньку капает — точь-в-точь вода из крана испорченного.
Ворвался он в гримерку за сценой — а народ из группы его уже поджидает, с крайне притом нетерпеливыми рожами.
— Совсем оборзел, чувак, — проворчал Стюарт Грин, долговязый беловолосый басист. — Уж на это шоу нам опаздывать — никак.
— Пардон, мужики, — сказал Джон. — Увлекся. Чувство времени потерял.
— С тобой хоть все в порядке? — полюбопытствовал Билл "Берсерк" Берне, ударник команды.
И смотрели они — так… Джону подумалось даже, уж не заляпаны ли, делом, шмотки его кровью. Оглядел себя по-быстрому — да нет, ежели и есть кровь, не видать ее в темно-пурпурных тонах его прикида. Собирался уже глаза поднять — и заметил вдруг: трясется правая рука.
— Надо думать, колбасит меня чуток. — Джон из последних сил попытался выдавить ухмылку.
— Всех колбасит, друг, — заверил Грин.
Берсерк откупорил банку "Хайнекена", опрокинул пиво в глотку и рыгнул.
— А меня вот — ни капельки, — сказал он.