— Ридгон Мелькор! Ридгон Мелькор! — запыхавшийся секретарь хозяина замка и его главный помощник ворвался в кабинет, кажется, даже забыв от волнения постучать в дверь.
Мужчина вздрогнул от неожиданности и посмотрел на него с недоумением. Махтан, хоть и был одним из лиц наиболее приближённых к господину, никогда не позволял себе подобных вольностей.
— Простите, ри Мелькор. — верный слуга осознал оплошность и замер с повинной головой.
Впрочем, лишь на секунду. В следующий миг он снова поднял на хозяина глаза размером с суповую тарелку, полные слёз и густого замеса самых противоречивых чувств, от страха и неверия до мольбы, надежды и самой безграничной радости.
В ходивших ходуном руках Махтана подрагивала какая-то бумага.
— Да что с тобой?! — раздражаясь на непонятность ситуации и нежеланное постороннее присутствие, спросил ридгон.
— Письмо. — сам боясь окончательно поверить в происходящее, изменившимся до сипа голосом произнёс помощник и порывисто протянул драгоценное послание Мелькору, — Гонец привёз письмо от… вашего сына.
Все и каждый в замке до последнего мальчишки-полотёра знали, как страдает их господин, как ждёт любой вести о наследнике замка, как не спит ночами и молится о его благополучном возвращении. Поэтому, когда стража моста только услышала, с какой целью явился вестник, того едва ли не на руках внесли в крепость вместе с загнанным вусмерть конём, а послание молниеносно передали Махтану.
— Эрина милостивая, Асфита милосердная… услышали мои мольбы… — онемевшие пальцы ридгона никак не могли справиться с печатью. Лицо отца сковала каменная маска, грудь судорожно вздымалась, дыхание не успевало за разогнавшимся в бешеной скачке сердцем.
Наконец, глаза мужчины побежали по строчкам. Но ему не удавалось различить, уловить смысла написанных слов. Только увидев знакомый, хоть и непривычно неровный почерк, Мелькор уже не мог думать ни о чём, кроме того, что сын его жив и да, именно он писал это письмо. В десятый раз сквозь пелену мутного тумана вглядываясь в характерные завитки, он начинал читать послание с начала и не мог проникнуть в его суть.
— Махтан, прочти. — он сдался и протянул листок обратно в руки помощника.
— Слушаюсь, ри. — тот протёр мокрые ресницы и начал складывать прыгающие перед лицом буквы в предложения, — "Отец, прости…"
Тем временем где-то на пути к замку Хальдад.
—
В этом исхудавшем теле, в лице с по-стариковски иссохшей кожей и плотно сжатыми серыми губами сложно было узнать ридгана Ронана, сына и наследника Мелькора.
Он обречён. По крайней мере Рон был в этом уверен. В последнюю вылазку они в составе отряда из десяти человек были направлены в самые глухие леса приграничной зоны, где засела группа из противоборствующей стороны и тиранизировала ближайшие поселения. Только это была их территория. Топкие вонючие болота, сонмище насекомых-кровопийц, непроходимые заросли лехандры, увивавшей тесные ряды тонких, но высоких стволов деревьев, как будто стремящихся туда, наверх вырваться из мрачного удушливого ада, глотнуть воздуха, поймать хоть малую долю солнечных лучей — обычному человеку здесь не выжить.
Однако, они и не были обычными. Они — одни из лучших. Мелькор в своё время не жалел ни средств, ни времени на обучение Рона боевому искусству. А за годы участия в военных действиях мятежный сын ридгона дослужился до звания эренгана* и возглавлял сейчас небольшую команду самых отчаянных бойцов, хранимых самими богами. Свидетелями тому — многочисленные шрамы на телах сорвиголов, но сохранённые жизни.
Каннаган** Асталадо дал приказ раз и навсегда разобраться с подобной жестокому смертоносному призраку бандой, действующей умело и хитро. Совершив набег на спящую деревню, выбранную жертвой, они тут же убирались в самую чащу своего мрачного леса. Никто не знал, где они появятся в следующий раз.
Сколько достойных воинов полегло, пытаясь преследовать и уничтожить неуловимого врага. В этот раз решено было отправить карательный отряд в логово "зверя" для того, чтобы найти тихих убийц и истребить. Для выполнения столь сложной операции выбрали летучую десятку Рона
Главной трудностью являлось то, что в этом лесу, носившем говорящее название Проклятого, противники чувствовали себя хозяевами. Так оно и обстояло на самом деле.