Ну, гарнитур так гарнитур. Одна из горничных, пыхтя от натуги, притащила ларец из тёмного дерева. Под тяжёлой крышкой в чёрных бархатных гнёздах покоились украшения. Ряды подобранных одна к другой жемчужин переливались в свете камина. Светло-серые, они напоминали шарики перламутрового серебра — так и тянуло покатать в пальцах. Ожерелье, обнимающее шею, дополнительно украшала камея из нежно-розового камня. Резец мастера изящными линиями вывел на нём женский профиль.
Одно огорчение — серьги из гарнитура были тяжелы и оттягивали мочки. Но я подумала, что избавиться от них не составит сложности, и решила не спорить.
Помимо основного, в дорогу упаковали ещё два запасных платья. Это на случай, если моя неуклюжая светлость опрокинет на себя тарелку, оторвёт подол или загорится от свечи. Звучало как страшилка, которыми пугают детей, чтобы те не пачкали новую одежду, но я всё-таки решила быть осмотрительнее — самовозгораться в мои планы не входило.
Остальные сборы проходили вне поля моего зрения. Слуги носились по этажам, хлопали двери, набивался вещами дорожный сундук. Позже его сообща водрузили на крышу кареты, ругаясь так, что отдельные выражения достигали окон второго этажа.
Пока горничные безжалостно трепали мне волосы, сооружая причёску, подали завтрак — если можно его так назвать. Чашка тёплого шоколада только раззадорила аппетит. Волосы опрыскали лавандовой водой, накрутили на согретые в камине щипцы, взбили и собрали кверху, позволив части локонов каскадом ниспадать сзади. Шпильки с шёлковыми цветами и жемчугом держали всё это великолепие, не давая развалиться.
Когда я поворачивала голову, волосы покачивались и легонько щекотали шею.
Эдна всё пыталась впихнуть мне под корсаж мешочки-саше, полные хрустящих лепестков, но их я решительно отвергла. Не хочу при ходьбе издавать звуки гербария. Да и лавандовая вода с ароматизацией справлялась превосходно, оповещая о моём присутствии всё живое в радиусе километра.
Ступая бальными туфельками по специально расстеленной дорожке, я торопливо перебралась в карету. Сухо покашливал кучер, проверяющий упряжь, в сумерках почти невидимый в своих тёмных одеждах. От утреннего холода стучали зубы, не спасал даже плотный шерстяной плащ. К счастью, Эдна жила на свете не первый день и тут же сунула мне в руки и под ноги грелки, набитые углями.
Небо над деревьями потихоньку серело, предвещая скорый рассвет, птицы вовсю распевались на разные голоса. Свистнул кучер, подзывая мальчишку-помощника. Карета качнулась, застучали копыта, и мы тронулись в путь.
Глава 8
Дорога была не слишком ровная. Я то задрёмывала, то выпадала в реальность, когда карету подбрасывало на очередном ухабе. Пара часов дороги в таком режиме принесла лёгкую тошноту, усугубляемую голодом.
— Надо было хоть пирожок взять, — заворчала я, кутаясь в плащ.
— Целый день столоваться будете, — возразила Эдна, — какой уж там пирожок. Её величество уж не поскупится на угощение, всё по высшему разряду.
— Так это потом, а я хочу сейча-а-а-а-ас…
Канючила я больше со скуки.
То, что творилось на дороге ко дворцу, можно было назвать одним словом: столпотворение. Мы попали в затор из экипажей, и теперь еле тащились, слушая, как посмеиваются и бранятся кучера. Запас острот у тех был неиссякаемый, а ругательств — и того больше.
Иногда карета вдруг подавалась рывком вперёд на несколько метров, давая надежду, но тут же вставала снова. В одну из таких остановок в дверцу вдруг постучали. Я шарахнулась от неожиданности — в окне сияла улыбкой девушка. На голове её был капор, голубенький, как незабудки, с белой оторочкой, из под которого виднелись рыжевато-золотистые локоны. При виде неё Айрис внутри меня так встрепенулась, что пришлось вцепиться в сидение.
Умница Эдна среагировала первая. Она открыла дверцу и поманила девушку:
— Прошу вас, леди Эплбри, вы так ноги застудите! Скорее забирайтесь!