Мы проходим на кухню, но похлопотать у печи мне не дают: инквизитор усаживает меня в кресло, укутывает пледом и уже через несколько минут я наблюдаю, как мужчина ставит воду и засыпает в маленький чайник заварку.

— Отдыхай, — бросает он через плечо на мою неловкую попытку встать.

Обернувшись к окну, я вижу на подоконнике забытую книгу. Осторожно переворачиваю страницу и застываю, наткнувшись на слово “дело”. Шестеренки мыслей начинают вращаться в другом направлении и вот я уже вся в рабочей рутине.

— Как ты понял, что дела сфабрикованы?

— Запах, — его спина на миг каменеет и инквизитор возвращается к ополаскиванию чашек, — собственно, как и ты.

— Я ещё почерк заметила, — каюсь я, наблюдая, как ловко двигается мужчина, — степени выраженности эмоций позже прописывают. Через день или два, как улягутся. Возможно, у нас было иначе, но у нас дела общие.

— Вот как? — он отставляет чашку и все же оборачивается. Его взгляд обегает мое закутанное в плед тело и я внезапно чувствую себя голой.

— Именно. Эмоции ты описываешь другому дознавателю, устно. После подтверждения инквизиции второй дознаватель вносит их в дело. А у вас?

— С бюрократией было полегче. Да и вообще… — он молчит, будто хочет задержать слова в себе, но в итоге не выдерживает, — как-то у вас здесь все мудрено.

— Ты что, только это понял?

— Коллеги уже просветили…

Ну да, как и по поводу Тревора.

— … но степень запущенности осознал лишь сегодня.

Я улыбаюсь, глядя, как Риндан ставит на стол чашки, доукомплектовывая их чайником и тарелкой с пирожками.

— У нас пустоши Шарры просто близко. Вот они и перестраховываются.

— Боятся повторения?

— Вряд ли оно возможно, — я хмыкаю и все-таки отбрасываю плед, — столько времени прошло…

Максвелл не отвечает — лишь подвигает мне чашку, плошку с медом и некоторое время мы пьем чай молча. Но потом он все же нарушает тишину:

— Я сейчас ненадолго отъеду.

— Куда? — изумленно гляжу я на него, а затем на часы, — уже поздно!