«Пленница» вставала с пола, с нее мелкой пылью осыпался иней, а браслеты-анклеты взорвались струями дыма. Дым лип к белому телу, дым скрывал небольшую грудь и поджарый живот, дым опутывал ноги, а над всем этим буйством коллоидного скафандра разгорались алые глаза.

Так я это все и запомнила: дым, без единой кровинки лицо и алые глаза.

А потом картинка моргнула и изменилась.

— Рея, не надо!

Дональд, раскинув руки, встал между мной и ею и громче повторил:

— Не надо! Пожалуйста!

Это было дико, а я ведь повидала всякой всячины. Странное существо, затянутое в черно-белый скафандр, глядит теперь в лицо стоящему перед ней препятствию, а я уже почти собралась как-то активно отреагировать, когда Дональд, не оборачиваясь, сказал:

— Выйди в коридор, пожалуйста.

«Не заикается», — поняла я за дверью. А еще мне казалось, что я стала свидетелем семейной сцены. Стоять дура-дурой пришлось недолго, но я успела понять, что сбило меня с толку. Я проворонила угрозу потому, что эта худая красноглазка сориентировалась в пространстве слишком быстро. Словно и не сидела до того в криокамере. «У нее должны мозги оттаивать и суставы крошиться. Как она встала? Я уж молчу об активации скафандра…»

Дверь зашипела, и вышел Дональд. Если я что-нибудь смыслю в несчастных выражениях лица, то его гримаса была как раз из их числа. И как это все склеить с произошедшей сценой — не понимаю. Ни в одном глазу.

— Что это было? — спросила я, заглядывая ему за спину.

Там был набитый и замусоренный трюм, там стоял закрытый криоблок биологической защиты, и вообще: мне все померещилось, только вот на роже у обормота очень уж красивый след моей ноги.

Дональд прислонился к стенке, не глядя на меня.

— Я спрашиваю, что это…

— Слушай, сн-ними шлем, а?

Он меня прервал. Он, непонятный недоносок на непонятном корабле с непонятной красноглазой дрянью в трюме. Но он просил так жалобно, словно вымаливал воды человек с сожженным животом. Я стиснула запястье, шлем взорвался облачком газа, и пока тот втягивался в приемные сопла, Дональд во все глаза изучал меня.

— Ты к-красивая, — буркнул он как-то по-детски.

«Красивая…» Когда тебе, госпожа бывший инквизитор, комплимент в последний раз делали, а? Не в баре — «Какая попка!» — а именно комплимент?

— Ты мне зубы не заговаривай, — сказала я. — Кто это такая?

Тишина образовалась неуверенная и хрупкая. Но моя голова работала. Где-то я встречала дикое сочетание мертвенной бледности и красных глаз. В комплект прилагалось что-то вообще запредельное. Опираясь на теплую стену замечательного фрегата, я смотрела сквозь бормочущего капитана, а на самом деле копалась в памяти.