– Его тут нет, но, кажись, был. Свежие цветы и венок лежат, – ежась на холодном, норовящем забраться под одежду ветру, который за пределами кладбища не наблюдался, сообщил один из прибывших на кладбище Максу по мобильнику. Один из парней небрежно пнул роскошный венок, помяв несколько цветков, при этом гадко ухмыльнувшись и выругавшись. Его более почтительно относящийся к мертвым «коллега» постучал пальцем по лбу пальцами:

– Ты че делаешь? Ты, типа, на кладбище, а не в баре.

– Иди ты, – отмахнулся молодой человек. – На кладбищах бухают не меньше.

– Если бы Март видел, что ты пинаешь его венки, он бы тебе этот венок в задницу засунул, – проворчал второй парень, которому довелось видеть пару раз легенду преступного мира, коей Андрей стал за последние пару лет. Его, правда, не послушались и с чувством послали по матушке.

Макс тем временем хорошенько выругался и велел хорошенько осмотреться – вдруг Никки «схоронился где-то поблизости». Максим так и сказал – схоронился, а потом до него дошел весь этот каламбур – схоронился на кладбище, и он засмеялся, с неожиданной горечью подумав, что Марту такие слова понравились бы.

– Найдите его. Хоть из-под земли, но достаньте. Черт! – Тут он вновь рассмеялся, глухо, как будто закашлялся. – Вы же на кладбище. Кого вы достанете из-под земли? Если только Марта. Лады! Ищите Никки!

Его парни старательно выполняли приказ Макса, однако Никиты Кларского они не обнаружили, даже прочесав округу и вновь встретившись у могилы Марта.

Вновь подул злорадный ветер.

– Все, поехали, пацаны, – наконец коротко сказал самый главный из них, тот, который разговаривал с Максом, ступая на мощеную дорожку и сдуру оглянувшись напоследок на могилу с черным однокрылым ангелом. Ему вдруг показалось, что Андрей Март, изображенный на большой круглой черно-белой фотографии, пристально, даже с каким-то интересом смотрит на него. Так, будто находится по ту сторону памятника, у какого-то окошка, прижавшись к нему.

Молодого мужчину аж передернуло, а когда один из идущих впереди вдруг вскрикнул, он аж вздрогнул, а после машинально полез в кобуру.

– Что там?!

– Брателло, ты чего? Ошалел? – удивились и другие «сыщики», оглядываясь, но не видя и не слыша ничего подозрительного. Шум поднял тот самый парень, который непочтительно пинал венок.

– Да так, хрень, – сплюнул он в молоденькую траву, которой все равно где было расти: на детской площадке, у санатория или на кладбище. Ему стало как-то неловко. Подумают еще, что трус.

– Какая еще хрень? – раздраженно спросил чуть не вытащивший оружие. – Ты, ***, вконец ***?!

– Ты кладбищ, что ль, боишься? – поинтересовались тут же его коллеги. Кто-то загоготал.

– Да это, – смущенно отозвался парень, – смотрите, говорю же – хрень. – И он мрачно кивнул на одну из могил, около которой мужчины проходили. За кованым, давно не крашенным низким заборчиком, на молочно-мраморном памятнике, что венчал ржаво-зеленый низкий холмик, творилось безобразие. Кто-то весьма и весьма умный и, наверное, обладающий отличным чувством юмора, как мог, поиздевался над фотографией мужчины. Снимок в багетной грязно-золотистой рамке был изрисован черным маркером. Несчастному покойному подрисовали клыки, поставили синяк под глазом, удлинили уши, подписали что-то похабное… даже рога умудрились нарисовать. Смотрелся такой портрет действительно пугающе. Люди Макса впечатлились.

– Черт!

– ***!

– Ни фига себе, покойничек!

– Нефоры местные веселятся, – решил кто-то, выругавшись. Остальные покачали головами и спешно пошли дальше, к выходу. А тот, кто почувствовал на миг, что ныне покойная гроза преступного мира по кличке Март смотрит на него со своего памятника, подошел ближе к оградке и зачем-то прочитал имя умершего, чье фото так страшно разукрасили.