— Не надо, Дема… — Тетка Глаша проскользнула между ними, спрятала сестру за спиной. — Коли ты Хозяин теперь, то будь милосердным…

— Милосердным? — Демьян даже остановился от удивления, хохот запершил в горле, но Дема сглотнул его вместе с вставшей там горькой водой. — Беглецов из психушки воровать да резать на берегу — это милосердие? Плодить детей в глуши, учить их жизни, как волки волчат своих не учат, — это милосердие?

Глаша дернулась, словно он ее ударил. Помотала головой — седые космы закачались в такт тонким веточкам опавшей ивы, — поджала губы, пожевала ими: совсем старуха, бессильная, пустая и гулкая внутри.

— Ты слишком молод, чтобы понять… — наконец ответила Глаша, продолжая удерживать Аксинью за спиной. — Угомонись, Дема, не кричи… Вернемся в дом, будем думать, как дальше…

Дема застыл, а под ногами его слабо хлюпала жидкая грязь — предвестник болотной топи. Тетки уже увязли в ней по щиколотки, он видел это и мысленно ежился от холода и страха.

— Ну, ты же не глупый, ты же сам все видишь… — примирительно пробормотала Глаша, позволяя Аксинье отойти в сторону и встать на твердую землю поляны. — Не время сейчас делить да мериться… Зазовка нам предсказала беду.

— Кто? — Убаюканный голосом тетки, который с детства имел над ним особенную сонную власть, Дема не сразу понял, о чем та говорит, но мерзкое полузнакомое слово быстро отрезвило его. — Кто предсказал?

— Демочка… — испуганно вырвалось у Глаши, и та в страхе оглянулась на сестрицу, понимая, что осторожная ее ворожба раскрылась.

— Ты позвала сюда эту тварь? — Одним рывком Дема сбросил с себя дурман и схватил мать за плечи, тряхнул как следует. Из худой груди вырвался стон.

Глаша запричитала, бросилась к ним, начала звать Лежку на помощь, поминая и Батюшку, и лес, который был им нерадивым господином, но Демьян того не заметил. Только испуганные глаза матери видел он, только ее загнанное дыхание слышал. Она молчала, не пытаясь высвободиться, принимая этим молчанием всю вину.

— Ты что, зазовку пригласила? Сюда? — Дема просто не мог поверить. — С ума совсем спятила, старая? Отвечай! — Он тряхнул ее еще раз, сильнее, голова Аксиньи безвольно откинулась. — Отвечай!

— Я пыталась тебя спасти… — пробормотала она и устало закрыла глаза.

Теперь кровь не только пульсировала в висках — она заливала глаза. Все стало розовато-алым, тревожным, злым. Только в таком мире Матушка и могла обратиться к самому мерзкому, самому мертвому колдовству. Вызвать на землю порождение болота, говорить с ним, делиться силой и частью души — на такое бы не решился никто, сохранивший хоть крупицу рассудка. Но мать решилась. Вот почему болото подошло так близко.

Еще чуть, и Демьян бы разразился смехом, а после б зарыдал. Что-то дрогнуло в нем, и Матушка тут же приняла это за слабость, позволила себе прикоснуться сухой ладонью к его щеке.

— Мальчик мой, я хотела тебя вернуть. Я пошла бы на все… Лишь бы болото не забрало тебя. Ты обращался… Ты становился его Хозяином.

От этих слов Демьяна затошнило. Батюшка любил пугать его в детстве: мол, не примет тебя лес, сынок, — станешь болотником. Жижа потечет в твоих венах вместо крови, говорил он, разверзнется топь и поглотит тебя. Так что кушай кашу да слушайся теток своих. Дема, конечно, не верил, но тут же подчищал тарелку с вязкой кашей, каждый противный комочек, до самого дна.

— Что было бы, потеряй мы тебя? — Его молчание длилось, а Матушка набиралась уверенности, теперь ее голос звучал громко и властно. — Сам подумай, был ли у меня выбор? — И сама же ответила: — Был! И я решила отдать ему ненужного нам, незначимого… Что этот мальчонка? Пустое эхо. Вторит, но не говорит. А ты… Ты — мой сын, Хозяин…

Аксинья совсем успокоилась. Она продолжала гладить Демьяна по щеке, вторую ладонь доверительно положила ему на плечо. Где-то позади них застыла родня. Целый лес прислушивался к ее речи, уверяясь, что Матушка вновь вышла сухой из воды.

Но бесполезный мальчонка был сыном Поляши. Рыжий колобок — темные веснушки, мягкие ладони, звонкий голос. Он нес в себе ее тепло, ее кровь и память о ней. Если Степушка и вторил эхом чьему-то крику, то ее — предсмертному. Материнскому воплю, с которым Поляша вытолкнула из себя новую жизнь и умерла. Обратилась в тварь с холодной кожей и черными глазами.

— Ты убила его? Степана, — сквозь зубы спросил Демьян, зная ответ.