В его серых глазах читалась растерянность.

— Ты где это так? — спросил он, и Леся обожглась холодностью его тона.

— Ну… когда упала… Из-за петуха, — соврала она, пытаясь успокоить бешено скачущее сердце.

— Нет. — Олег покачал головой и поднялся на ноги. — Это ты… — Он запнулся, помолчал, бросил на Лесю еще один взгляд. — Ты там была, да? В лесу?

Тревожные запахи чащи, шорох льна по траве, сестры, тянущие друг к другу ладони. Увиденное во сне встало перед глазами. Память, подобно ситу, просеивала каждый миг жизни, отбирая мгновения по своему собственному разумению. И каждый раз не те. Но стоило Олегу произнести это слово, как позабытый лес перестал казаться сном. Да и позабытым — тоже.

— Нет, — выдохнула Леся, делая шаг назад. — Меня там не было. Я спала. Я спала! — Она уже кричала, прижимая ладони к груди.

Слезы текли по щекам, испуганное лицо Олега таяло в их соленой пелене.

— Я спала! — надрывалась она, чувствуя, как цепкие руки подхватывают ее со спины. — Отпусти! — И сорвалась на визг: — Не трогай!

Ее крик подхватил внезапный порыв ураганного ветра.

— Отпусти! — кричала Леся, вырываясь из сильных рук.

А деревья, обступившие поляну, склоняли макушки от ее голоса.

— Не смей! — вопила она.

А ветер поднимал в воздух пыль и сор.

— Я спала! — надрывалась Леся, не помня себя и того, почему же она так кричит, и плачет, и воет, вторя буре.

Низенькая хлебная пристройка качалась, крыльцо скрипело, где-то вдалеке, шумно ломая ветки своим вековым соседям, упала сосенка. Слов уже не было, но Олеся продолжала кричать — так страшно, так больно, так невыносимо яростно ей было.

Это закончилось в одно мгновение. Из нее будто выбили дух, и Леся упала ничком, не чувствуя, как подхватывают ее мягкие сильные руки Олега. Не видя, какой смертельной бледностью залило стареющее бесстрастное лицо Матушки Аксиньи.

И пока они молчали, посеченные бурей, на середину двора шагнул петух. Он задрал голову и прокукарекал, словно бы в середине обычного летнего дня началось что-то иное. Что-то новое. Что-то, сулящее перемены.

Царапину Аксинья промывала долго и старательно. Не произнося ни слова, она опускала свернутую ткань в горячую, пахнущую травами воду, давала ей напитаться целебным отваром, а после принималась протирать воспаленную кожу. Леся жмурилась от боли и жара, закусывала губу, но тоже молчала, не решалась заговорить.

Олег помог ей подняться с земли, придерживая каким-то очень привычным, очень родным движением, — его рука покоилась чуть выше бедра, перенося большую часть веса Олеси на себя. Ей оставалось покориться и хромать вперед, стараясь поспеть за Аксиньей. Та решительно шагала к главному дому, прямая и грозная, только коса — седина и медь — покачивалась в такт.

Когда петух закончил кукарекать, скрипуче оборвав последнюю ноту, они, все трое, долго еще не двигались и, кажется, не дышали. Олеся лежала на земле, Олег склонился над ней, придерживая за плечи, а мертвецки бледная Аксинья высилась над ними, бесстрастная, только костлявые ладони сжаты в кулаки. А потом кивнула Олегу, развернулась и зашагала к дому.