Притронуться к себе он, конечно, не позволил. Рванул в сторону, застыл у окна, тяжело перевел дух.

— Что с тобой? — спросила Катя, немного помолчав. — Случилось чего?..

— Я уезжаю, — сипло ответил Демьян, удивляясь, что вообще может говорить.

Катерина дернулась, как от удара. Поджала губы.

— Это… из-за того, что я вчера… спросила?

Вчерашняя ночь казалась теперь чем-то очень далеким. Демьян не сразу понял, о чем говорит Катя.

— Нет. — Махнул коротко стриженой головой, подумал, что волосы теперь придется отрастить. — Нет, что ты? Нет.

— А что тогда? — Катя сделала робкий шаг к нему, но остановилась, словно заметила, как зверино горят глаза. — Тебя отчислили?

Мотнул головой еще раз. Досадливо подумал, что разговор этот только тратит время, и протянул Кате бумажку, смятую в кармане.

Катерина схватила ее, быстро прочитала, болезненно вздохнула и подняла на Демьяна глазищи, полные слез.

— О господи, Демочка, твой папа?.. Мне так жалко… Дема!

Папа. Так и сказала: папа. От слова этого, от мысли, что Батюшку вообще можно так назвать, Демьяну стало нестерпимо смешно. Он то ли всхлипнул, то ли подавился смешком. Но это его отрезвило. Сделал шаг к Кате, она чуть заметно дернулась, снова опустил ладони на ее плечи, втянул чутким, звериным носом ее дух — горячий, женский, сладкий — и покачал головой.

— Это неважно, Кать. Я все равно бы уехал.

Та отшатнулась, но он ее удержал.

— Ты правильно вчера спросила. И поняла все правильно. Спасибо тебе, правда, все же хорошо было… а теперь я… Поеду. Ладно?

Большие темные глаза пошли рябью слез. И это так отчетливо напомнило Демьяну воды спящего озера, что жалость, поднявшаяся было в нем, тут же утихла.

— Вот, значит, как, да? — спросила Катя, запинаясь. — Так, да?

— Да, вот так.

— Не зря мне девочки говорили… Что не надо с тобой. Что зверь ты, Дема. И нет в тебе души.

И вот тут он уже не сдержался. Захохотал. И смеялся, пока цокот Катиных каблуков за дверью совсем не стих. Теперь этот злой, неуместный хохот иногда еще звучал в Демьяне странным отголоском памяти.