2

Такая подкрадывающаяся любовь

Это не была любовь с первого взгляда, по крайней мере, для мамы. Встретив отца, она не почувствовала всплеска гормонов или изменения в сердечном ритме и всем теле. Не поймите меня неправильно: конечно, это была настоящая любовь, но только не похожая на разряд молнии. Любовь как молния была у мамы в первом браке, который продлился всего девятнадцать месяцев. С моим отцом была подкрадывающаяся, которая просачивается незаметно: не успеешь опомниться, и вы уже семья. Она говорит, что любовь как у них возникает на божественном уровне, поэтому на нее не распространяются законы штата Джорджия.

Такое поневоле будешь уважать.

Работу упаковщицей подарков нельзя назвать профессией мечты, но мама никогда не думала о профессиях. Она хотела выйти замуж, и ее краткое знакомство с браком принесло только разочарование. Найти новую мечту было не так-то просто: мама не знала, с чего начать.

В детстве она по большей части тщетно мечтала, что ее мама вернется. Флора, моя бабушка, сбежала, когда девочке было всего три месяца. Шесть дней Флора оборачивала грудь капустными листьями, чтобы молоко ушло, а потом в одно воскресенье перед церковью просто взяла и исчезла. Ушла в чем была. С собой взяла только деньги, которые выиграла в лотерею. «Ни записки, ничего. Просто ушла». Эту историю мама рассказывала особым тоном, и я жалела, что меня не назвали в честь бабушки-дикарки. Вместо этого я получила имя Дана Ленн, как тонкая отсылка к имени мамы, Гвендолен.

К тому моменту, как Джеймс увидел ее в магазине «Дэвидсонс», она лишилась и отца. Дедушка отрекся от дочери из-за того, что та ушла от мужа, Клэренса Ярборо. Дедушка работал на Ярборо-старшего и из-за такого скандала мог легко потерять работу, но отречение произошло не только поэтому. Мамин поступок доказывал, что она ничем не лучше бабушки, Флоры. Мама говорит: оглядываясь назад, она видит, что бросила Клэренса без достаточно веских оснований, но и замуж за него выходила без особых на то причин. И признается, что сделала это, потому что он был симпатичный и богатый (младший сын в семье красивых владельцев похоронного бюро) и потому что пригласил ее на танец на выпускном после восьмого класса. Через пять лет она стала его женой. Через семь – развелась, переехала в общежитие и полюбила женатого мужчину. Через восемь родилась я.

Родители познакомились спустя месяц после смерти доктора Мартина Лютера Кинга-младшего. Тогда все было подернуто серостью. Его гроб выставили для церемонии прощания возле колледжа Спелмана. Мама хотела туда попасть, но очередь была настолько огромная, что она подумала о бессмысленности такого долгого стояния, поэтому ушла. Вернувшись за стойку упаковщицы, мама чувствовала, будто ее обманули: Кинга убили, прежде чем ее жизнь успела устаканиться и до того, как она успела проникнуться величием этого человека. Но кого можно в этом упрекнуть, кроме себя самой? Мама ощущала нечто вроде вины, потому что ей досталась такая хорошая должность – первая цветная девушка, которую наняли упаковщицей в этом магазине. Да и годом ранее, работая в магазине дамских шляпок, разве она не надела очаровательную плоскую шляпку без полей на голову цветной покупательницы? Так что мама прекрасно понимала, насколько изменилась ситуация в смысле расового равенства, и была благодарна, – видит бог, – она была благодарна за новые возможности. И все же не успела за них побороться, а теперь Кинга убили. Ее стыд было бы сложно объяснить, даже если бы было кому объяснять. Ее отец с ней не разговаривал, бывший муж собирался снова жениться – а ведь даже года не прошло с тех пор, как мама переехала в общежитие на Эшби-стрит. Она работала каждый день. У нее было три красивых платья, которые она купила в счет небольшого аванса и с учетом скидки для сотрудников, и в них мама выглядела очень привлекательно.

Джеймс подошел к стойке в тот день, когда ее охватило особенно сильное сожаление – не из-за того, что зря бросила мужа, а из-за того, что вообще вышла за него.

– Могу я вам помочь, сэр? – спросила она.

Джеймс был в униформе водителя, а фуражку зажал под мышкой, словно офицер. Мама назвала его сэром, потому что так требовалось обращаться ко всем покупателям-мужчинам, а она изо всех сил старалась, чтобы в «Дэвидсонс» все цветные покупатели слышали это уважительное слово. Ведь именно ради этого погиб доктор Кинг, правда?

Мама была красива и знала это. Не настолько, как актрисы Дороти Дэндридж [2] или Лина Хорн [3], но достаточно, чтобы ее замечали. Лицо, как она считала, было типично африканское, кожа среднего тона, который все называли не иначе как «коричневый». По мнению мамы, самой привлекательной ее чертой были ресницы. Она ими жестикулировала, как другие люди общаются жестами рук. Окружающие сказали бы, что самое красивое в ее внешности – роскошная копна волос, густых и длинных, ниже лопаток. Больше ничего полезного от матери ей не досталось. Уилли-Мэй, девушка, которая жила в соседней комнате в общежитии, неплохо зарабатывала на том, что каждые две недели выпрямляла их расческой с подогревом и подкручивала с помощью щипцов. В тот период маме нравилось считать себя честной, поэтому всем, кто спрашивал, поясняла, что такие локоны у нее не от природы.

Когда Джеймс положил электрический разделочный нож на прилавок и подтолкнул к ней, мама заметила блеснувшее у него на пальце обручальное кольцо и подумала об Уилли-Мэй, которая без зазрения совести встречалась с женатыми мужчинами, если те клялись, что несчастливы в браке. Мама спросила отца, в какую бумагу завернуть нож, и решила, что этот мужчина не подошел бы Уилли-Мэй: подруга западала на красавчиков, светлокожих, со светлыми глазами и волнистыми волосами.

– Ты бы по уши втрескалась в моего бывшего мужа, – однажды сказала Гвен, пока Уилли-Мэй проводила по ее волосам расческой с подогревом, на зубчиках которой шипел жир.

– А он еще свободен?

Мама хихикнула и затянулась сигаретой, поймав облако дыма влажным полотенцем.