Письменный стол уже был покрыт серой льняной скатертью, Третьяков, как и Денис, облачённый в строгий чёрный костюм, расставлял по периметру стола овальные тарелки, высокие бокалы и пузатые стаканчики, раскладывал совершенно обычные вилки и ножи.

— О, дон Оскар! — искренне обрадовался Гарик, водружая по середине стола две бутылки: пузатую чёрную — непрозрачную, покрытую лёгкими изысканными узорами нежно-голубой плесени, и другую — зелёную, высокую, наполненную подозрительной мутно-коричневой жидкостью. — А мы с партайгеноссе Борманом уже вкратце поговорили, обсудили, так сказать, некоторые аспекты нашего общего дела…

— Вот именно, что — вкратце! — мягко перебил Третьякова рейхсканцлер. — Успеем ещё поболтать о насущных делах…. Дон Оскар, разложите, пожалуйста, уточек по тарелкам! Сейчас, господа мои, я вам покажу, как надо правильно разделывать дичь…

И, показал, пользуясь большим острым тесаком и массивной серебряной двузубой вилкой. Ловко это у него получалось, надо признать: несколько скупых, выверенных движений, и вот уже утка расчленена на восемь составных частей, причём, золотистая кожа аппетитной горкой возвышалась отдельно — на краю тарелки…

Борман любезно поколдовал над всеми тремя тушками, после чего, сложив разделочный инструмент на сервировочный столик на колёсиках, стоящий чуть в стороне, скупо махнул короткой рукой, приглашая гостей к столу.

— Из какой бутылки прикажите налить, экселенц? — любезно поинтересовался Третьяков.

— Давайте-ка, герр Шумахер, налейте всем из чёрной, в те маленькие серебряные стаканчики. Это, друзья мои, коньяк — страшно сказать, какой выдержки! Его, то есть, из других бутылок, стоящих в дубовом ящике рядом с этой, сам Наполеон Бонапарт потреблял — во время своего долгого заточения на острове Святой Елены…

Гарик ловко разлил по предложенным емкостям янтарную жидкость.

— Предлагаю выпить — за нашу победу! — рейхсканцлер, многозначительно подмигнув, чуть приподнял вверх свой стаканчик,

— За нашу победу! — хором поддержали его Денис и Третьяков.

Выпили. Коньяк был по-настоящему хорош: ароматный, очень мягкий, с ярко выраженным цветочно-медовым привкусом. А вот дичь своими вкусовыми качествами на Дениса особого впечатления не произвела: жестковатое тёмное мясо, немного пахнущее варёной рыбой, не более того…

«Надо было этих уток часов пять повымачивать в слегка подкисшем молоке, или, на худой случай, минут сорок-пятьдесят подержать в самом обычном маринаде…», — недовольно ворчал он про себя. — «А то застрелил, и сразу же на вертел! Впрочем, у немцев всегда с фантазией было достаточно напряжённо…».

Борман дочиста обглодал утиное бедро, негромко рыгнул, воспитанно прикрыв рот розовой ладошкой, тщательно вытер белым хлопковым полотенцем жирные пальцы рук и вежливо сообщил:

— Сеньор Рамос, я внимательно просмотрел ваши бумаги: геологические карты и планы, описание месторождений, расчёты величин запасов полезных ископаемых, экономические выкладки…. Скажу одно — весьма недурственно! Всё это очень и очень интересно: вольфрам, графит, железные руды, некоторые другие, достаточно интригующие вещи.… Но зачем вы обо всём этом рассказываете мне? Формально, Шпицберген является свободной экономической зоной. Испания и сама может — при должном оформлении необходимых бумаг, и, естественно, после успешного завершения нашей общей войны — заняться разработкой всех этих богатых месторождений…. Не так ли?

— Извините, но я полностью не согласен с вами, экселенц! — тут же откликнулся Денис. — Испания не располагает необходимыми людскими и финансовыми ресурсами. Только в плотном и всестороннем взаимодействии с Великой Германией мы, испанцы, видим наше будущее. Тесное взаимодействие — по всем фронтам — вот надёжный залог нашего грядущего общего успеха!

Рейхсканцлер понимающе усмехнулся:

— Вчера вечером я уже слышал эти слова. От вашего патрона, генералиссимуса Франко, с которым имел честь разговаривать по телефону…

Внутренне Денис напрягся и заледенел, стараясь изо всех сил внешне выглядеть максимально беззаботно, улыбаясь лучезарно и приветливо.

Борман сделал маленький глоток коньяка из своего серебряного стаканчика, на секунду довольно прикрыл глаза, жадно облизал тонкие губы и непринуждённо продолжил: