СЕВЕРИН СТОЯЛ ПЕРЕД чайным заведением в районе Хамовники. Мишура и Сотворенные фонари мерцали на припорошенных снегом карнизах. В воздухе витал слабый запах крепкого чая и звон маленьких ложек, стучавших о стенки фарфоровых чашек. Крепко закутанные пары в длинных серых пальто и подбитых мехом шапках не обратили на них никакого внимания, когда они забежали внутрь, спасаясь от холода.

Северин внимательно наблюдал за тем, как Сфинкс матриарха и – по требованию Северина – уцелевшие охранники Дома Никс повели Энрике, Зофью и Лайлу к другому входу.

– Пока мы разговариваем, они будут находиться в безопасности, – сказала матриарх, оглядывая их с Гипносом. – Обещаю.

К сожалению, у него не было причин сомневаться в ее намерениях. Прежде чем затолкать их в карету, матриарх сняла с него пиджак и забрала Тескат-очки на «надежное хранение». По дороге он заметил, что Лайла сняла перчатки и дотронулась до обивки сиденья, а затем до меховой накидки матриарха. Северин поймал ее взгляд, и она покачала головой. Это был очевидный сигнал, что матриарх не имела отношения к огненной западне.

Но это не значило, что он должен ей доверять.

Гипнос заметил его взгляд и пожал плечами.

– Что ж, нас в самом деле похитили… но по крайней мере, большая часть нашей одежды и оборудования уцелела?

– Маленькая победа, – мрачно сказал Северин.

В зеркальном фойе чайной их поприветствовала женщина.

– Чай на четверых? Вы предпочитаете черный или зеленый?

– Красный, – ответила матриарх. Она протянула руку, и на ее пальце тускло блеснуло Вавилонское Кольцо Дома Ко́ры – замысловатое переплетение острых шипов.

– Дракон или единорог? – спросила женщина.

– Только рог и пламя, – ответила матриарх.

Как только она договорила, одно из зеркал загорелось зеленым светом и разделилось посередине, открывая красную витую лестницу, ведущую наверх. К своему собственному раздражению Северин осознал, что его снедает любопытство.

– Прошу, – сказала матриарх.

Не дожидаясь ответа, матриарх с ее охранником ступили на лестницу. Зеркальная дверь закрылась за спиной Северина, и приглушенный смех посетителей окончательно смолк. Вместо него послышались насыщенные ноты цитры. Гипнос закрыл глаза, подпевая в такт мелодии. Северин совсем позабыл, насколько патриарх Дома Никс любит музыку. Когда они были детьми, Гипнос очень красиво пел. В последний год жизни его родителей они даже устроили рождественское представление, и Северин руководил сценой, наблюдая за восторженными лицами зрителей.

Он впился ногтями в ладонь, заставляя эти воспоминания рассыпаться в прах. Он не хотел помнить. Он не хотел видеть в Гипносе улыбающегося ребенка, запыхавшегося от пения. Он не хотел видеть в матриархе тетю ФиФи, чья любовь когда-то казалась ему совершенно бескорыстной и искренней.