ПОКА ТРОЙКА неслась по улицам Петербурга, Северин задумчиво разглядывал перочинный нож Тристана. По краю лезвия тянулась блестящая жилка парализующего яда Голиафа. Касаясь ножа, он представлял мягкое касание призрачных перьев, напоминающих об убийствах Тристана. А затем он подумал о широкой улыбке и озорных шутках своего младшего брата. Ядовитый нож никак не сочетался с этим светлым образом. Как в сердце одного человека может умещаться столько любви и столько демонов?

Наконец тройка остановилась. Из-за бархатных штор доносились смех, пение скрипки и звон бокалов.

– Мы прибыли к Мариинскому театру, месье Монтанье-Алари! – выкрикнул извозчик.

Северин спрятал нож в карман пиджака с железной подкладкой, где лезвие не могло его поранить. Прежде чем выйти из экипажа, Северин закрыл глаза, представляя Ру-Жубера в парижских катакомбах, с золотой сукровицей – драгоценной кровью богов – на губах. По его коже поползли мурашки, возвращая фантомное ощущение черных перьев, прорывающихся сквозь спину, рогов, растущих изо лба, и того непередаваемого чувства неуязвимости. Божественности. Хорошей или плохой – ему было все равно. Он просто хотел большего.

По холлу Мариинского театра расхаживала сияющая элита Петербурга, ожидающая начала представления. У входа стояла Сотворенная скульптура Снегурочки – снежной девушки из русских сказок. Она медленно кружилась вокруг своей оси, а ее платье, состоящее из звезд и ледяных кристаллов, пускало радужные блики на красный ковер. Женщины носили кокошники с золотыми узорами, а их белоснежные руки были украшены лебедиными перьями. В воздухе витал аромат амбры, табака и соли, смешанный с металлическим запахом снега. Мимо него прошла пара девушек, укутанных в соболиные меха, оставляя за собой отголосок сплетен.

– Это владелец отеля из Парижа? – прошептала одна из них. – Где он сидит?

– Не смотри на него так, Екатерина, – отозвалась другая. – Говорят, что сегодня его постель греет то ли какая-то звезда кабаре, то ли куртизанка.

– Что-то ее нигде не видно, – фыркнула первая.

Проигнорировав девушек, Северин повернулся к массивным позолоченным дверям цвета слоновой кости. Минуты тянулись очень долго. Он повертел бриллиантовое кольцо-печатку на мизинце. Лайла разозлится, что он зовет ее таким образом, но она не оставила ему другого выхода. Они должны были встретиться на этом месте еще пятнадцать минут назад. Северин оглядел зал. Официант в серебряном пиджаке держал в руке поднос с гранеными бокалами, вырезанными изо льда и наполненными черной перцовой водкой, а рядом на маленьких фарфоровых блюдцах лежали закуски: соленые огурцы, прозрачная икра, нарезанный холодец и толстые ломтики ржаного хлеба.

Мужчина с воротником из горностая проследил его взгляд до двери, понимающе улыбнулся и, взяв два бокала, протянул один Северину.

– За любовь! – весело сказал он и одним глотком опорожнил бокал. – Надеюсь, она не заставит тебя долго ждать, дружище.

Последовав его примеру, Северин залпом выпил содержимое бокала, чувствуя, как водка обжигает его горло.

– Надеюсь, она вообще меня не найдет.