Вяземский, зажмурившись, изо всех сил стиснул микрофон… и недоуменно уставился на кусочки черной пластмассы, впившиеся в ладонь.

– Идут, – сказал авианаводчик.

Он стащил с головы панаму, вытер обильно струившийся пот и, яростно нахлобучив ее, уставился в ослепительно голубое небо, где чертили свой путь серебристые черточки МИГов. Наконец они скрылись за гребнем… и через пять растянувшихся в бесконечность минут Вяземский почувствовал, как тяжко содрогнулась земля под ногами.

– Ну, вот и все, – невыразительным тоном сказал капитан.

Вяземский привалился спиной к БТРу, не чувствуя, как шипит от прикосновения к раскаленной на солнце броне пропотевшая гимнастерка.

«Утро будет для живых… – билось у него в голове, – для живых. Ну а павшим – честь и слава…»

– Знакомый ваш? – почти участливо спросил наводчик.

– Товарищ, – пересохшими губами выговорил Вяземский.

«Если бы Володька остался… там… он был бы жив, – бубнило в голове, словно злой чародей решил свести полковника Вяземского с ума. – Он был бы жив…»

А не остался он… потому же, почему решил вернуться Вяземский. Нет, не так. Решить можно, когда есть выбор, а у Вяземского выбора не было. Он не мог предать свою страну. А страна… и снова нет – не страна, а ее правители в промежутках между игрой в «гонки на катафалках» предали его, и Перовского, и Ржевского-поручика, и еще многих и многих.

И впервые за эти годы Вяземский подумал – может быть, правы были не те, кто покинул Эвейн, а те, кто остался?

Обри Норденскольд недовольно пошарил по карманам. Так и есть! Забыл зажигалку.

За что Обри не любил форму, которую ему приходилось носить, – так это за недостаточное количество карманов. Вечно в них не хватало места для самых полезных вещей. Как же он справлялся, когда служил у Дженнистона адъютантом? Ну верно – тогда, в базовом лагере, никто не спрашивал, почему это у майора Норденскольда карманы оттопырены. А теперь, уже полковнику Норденскольду, этот вопрос может задать любой бригадный генерал, которых тут, в Пентагоне – как собак, прости господи, нерезаных.

Полковник нервозно обернулся. И что теперь делать? Пытаться запихнуть сигарету обратно в только начатую пачку «Кэмела»? Просто шоу Джерри Льюиса какое-то.

«Пора бросать курить», – подумал Обри решительно. Хватит уже того, что нынешнее начальство – генерал Коэн – решительно настроено против этой отвратительной привычки. Что же, генералу Коэну позволительно – у него были планы уйти в политику, а политик, не следующий велениям времени, – просто неудачник. Но это означало, что и Обри, успевшему стать для нового шефа столь же незаменимым, каким он был для адмирала, светлой памяти, Дженнистона, приходилось подчиняться тем же нелепым причудам. Как все же прихотливы требования великой американской мечты – то курите «Кэмел», то не курите «Кэмел»… Спасибо еще, что не приходится изображать из себя ковбоя Мальборо.

Во многих отношениях Обри повезло. Повезло в тот день, когда он стал одним из немногих, вырвавшихся из эвейнского ада, и повезло еще раз – когда, взбеленившись после очередного трехчасового допроса, он потребовал ручку и лист бумаги. В ответ на письменное требование уволить его из флота США к Обри пришел очередной безликий человек в штатском – эти инкубаторские агенты уже надоели ему безмерно – и сообщил, что удовлетворить такую просьбу командование не может. Как позднее, успокоившись, решил Обри – оно и к лучшему, чем может заняться выпускник Вест-Пойнта в гражданской жизни, он не очень понимал, а перенимать семейный бизнес его не тянуло. Однако, чтобы не порождать нездоровых слухов и не подвергать угрозе секретную операцию… Вот так Обри из майора морской пехоты стал майором армии США – и ныне, и в прошлом. Вся его карьера в качестве адмиральского адъютанта была перечеркнута чьим-то бойким пером, а ее место заняла хорошо проработанная легенда. Это было двадцать лет назад.

Но что все-таки делать с сигаретой?

Задумавшись над этой животрепещущей проблемой, полковник машинально, как это с ним бывало, прикусил фильтр и подвигал челюстью, отчего кончик сигареты забавно покачался вверх-вниз. Проходивший мимо незнакомый майор отдал Обри честь и залихватски прищелкнул пальцами.

– Добрый день, майор Норденскольд.

Обри раздраженно втянул воздух сквозь зубы… и закашлялся, наглотавшись дыма. Сигарета тлела.