— Ой, теть Рай, так не за женихами же идем, а развеяться.

— Ну идите-идите, девоньки. Дело молодое, — подмигнула нам, так-с сказать, «дала добро» и прошмыгнула в квартирку, а мы почапали дальше.

В «Шафране» было душно и многолюдно. Музыка била по голове молотком, а народу было не пройти. К слову, молодежи было немного. Может пару компаний, и то случайно заглянувших. Публика в основном мужская и сомнительная. От прошлого раза впечатления остались пренеприятнейшими. Если бы здесь не работала Сонька труженица, то я бы сюда и ногой не ступила.

Всюду рожи нахальные, зажравшиеся и явно совесть свою давно потерявшие, ежели бандерлоги, что сновали здесь туды-сюды с надмеными физиономиями, вообще слыхали про такую. Дядечки с пузом, что явно отрастили такое на делах «добрых» и «светлых», сидели преимущественно на втором этаже. Насколько я помнила, там были ВИП столики. На первом же, собственно говоря, где мы и протискивались через толпу к крайнему, но самому ближнему столику к кухне, публика была попроще, но от того не менее «приятной». Казалось, похабные взоры, окружали меня повсюду. Я даже несмело приложила руки к груди, будто прячась от столь пристального и весьма нежелательного внимания.

А Улька, злыдня, хотела меня еще в платьице покороче да пооткровенней нарядить… Кукиш ей! Я от прошлого раза еще не оклемалась и лишь тлела надежду, скрестив пальчики, что на сей раз обойдется без конфузов. Главное следить за нашей своенравной дамой…

Кстати, а где она?

И тут я в страхе принялась оглядываться вокруг себя, как потерявшийся ребенок в толпе. Кругом тела, тела, дамы, видавшие лучшие свои годы, с противным ухмылками и мужики соответствующие им.

— Потерялась, солнце? — чья-то рука крепко ухватила меня за запястье, заставив оцепенеть от страха.

— Я-я-я, — как рыба глотала воздух, а мужчина лет сорока между тем кривил губы в подобие улыбки.

— Что, солнышко? Проводить? Ты с кем? — голос обманчиво добрый и заискивающий, а глаза сверкали хитрым отблеском.

— Бобрич! Ну вечно ты тормозишь! — из толпы нашлось мое спасение. Весьма бурчащее и недовольное. Зыркнула на дядечку и шикнула, — со мной она, — и, оскалившись, пропела, — солнышко.

Тот аж рот раззявил от такого хамства пигалицы, что и дало нам повод удрать. Только за ручку меня дернула и засосало нас в толпу, подобно воронке. И час не столь поздний, и не выходные вроде, а народ был. Как оказалось позже, сегодня был съезд байкеров.

Сонечка придержала для нас столик, что находился ближе к кухне намеренно, дабы мы были под зорким присмотром охранников, да и чтобы самой времени от времени к нам подскакивать перекинуться парой фраз и шуток-прибауток.

— И все-таки, удивляюсь я Соньке, — брезгливо поморщившись Цветкова, притянув к себе только что принесенный Сонечкой коктейль. Сама работница уже ускакала. — С ее-то замашками барскими, да в такую богадельню занесло.

— Дак, платят, вроде, прилично, — пожала плечами Фролова и тоже отпила коктейль.

Я не притронулась к алкоголю. Во-первых, выпивать вообще было не в моей привычке. Уж больно быстро я пьянела. А, во-вторых, должен же быть хоть один светлый разум средь нашей исключительно женской компании. Фролова та при любом удобном случае, пускалась во все тяжкие и, к слову, страдала синдромом спящей красавицы (ну, это, безусловно, я про себя так называла). Как только набубениться до чертиков тут же отключалась. И хоть пешком по ней ходи, а дрыхнуть будет до самого утра. А вот Варька… Уж как более месяца девица не свободная. Серьезные отношения, пусть и на стадии конфетно-букетного периода, а все равно давали о себе знать. Морозов, кто бы мог подумать, оказался тем еще тираном, деспотом и собственником. От себя далеко не отпускал, еды требовал и вообще поселился у Варвары. Нынче Цветкова забегала ко мне реже, а на вот такие вот «сходки» ей приходилось отпрашиваться. Морозов естественно, учуяв мужскую власть, носом воротил, говорил что нечего шастать где попало без него, но все же отпускал.

— Ей бы заморачиваться насчет денег!

— А вот не скажи, — уже вставила я свое слово, — папенька урезал ее бюджет. Теперь только на бензин дает, как на проезд и все.

Не так давно Сонечка с самым несчастным видом великомученицы поведала, что теперь на вольных хлебах. Что мол халява закончилась и лавочка, собственно говоря, закрылась. Тогда-то назло и решила остаться в сием логове разврата. Свои вещи Павлова, брендовые, что если продать, можно было бы три года жить не тужить, наотрез отказывалась.

— Во дела! — округлила глаза Варька. Знала, конечно, что батька Павловой лютует, но не ведала до какой степени.