— Всё-таки перелом? — поморщился Громов.

— Угу.

Поставив рюмки на стол, Григорий разлил янтарную жидкость. Молчание хирурга не нравилось Громову. Что-то он не договаривает.

— Паузу нехорошую делаешь, Маркович.

— Давай сначала выпьем.

— Александра не пострадала? Ничего не сломала? Внутреннее кровотечение? — пытливо спрашивал мужчина, искренне переживая за маленькую девочку. Ему снова вспомнилось, как она хаотично и требовательно ощупывала грудь матери, устраиваясь поудобнее и затихая.

Одуров приподнял рюмку и без слов выпил. Даже не поморщился. Петр один в один повторил его движения. Горькая настойка обожгла горло, затем последовало приятное тепло.

— Значит так, Петр Михайлович, — хмуря брови, сказал Григорий, снова открывая бутылку. — Делать поспешных выводов я не буду. Но Александру обследовать тщательнее стоит.

По распоряжению Громова для Ольги и Саши выделили палату «матери и ребенка». Такая имелась и в военном госпитале. Петр не хотел знать, как она числилась у них на балансе. Да и забивать лишней информацией голову не собирался.

Он всё-таки съездил домой, принял душ, переоделся. Бриться не стал. Отзвонился в штаб.

К госпиталю Громов подъехал без пятнадцати девять. Одуров как раз выезжал со стоянки. Мужчины коротко кивнули друг другу. Прошло несколько часов, как они виделись в последний раз.

— Все необходимые бумаги я подготовил, — сказал Григорий, опуская стекло.

— Спасибо. С меня причитается.

— Естественно, — усмехнулся главврач, устало потирая глаза. — Иметь в должниках самого генерала — заманчивая перспектива.

— Да пошел ты, — беззлобно заметил Петр, проезжая дальше.

Задерживаться он нигде не стал, сразу прошел по коридору, поднялся на третий этаж и направился к палате, где, по его мнению, должны были отдыхать Оля с дочкой.

Постучать Петр и не подумал. Ребенок может спать, какой нахер постучать? На самом деле причина была в другом. Отвык он стучать, заходя к девушкам в комнату. Пусть в данном случае она и выступала в качестве больничной палаты.

Постучать всё-таки стоило.

Честно…

Петр вошел и остановился, не понимая в первые секунды, как реагировать на представшую перед ним картину. У Громова возникло ощущение, что он со всей дури врезался в прозрачную стену. Или, что ещё лучше, грохнулся с армейского «бревна» на полосе препятствий. Не больно, зато адреналин в крови колошматит до мушек в глазах. Больше злость берет, что лоханулся на самом легком, уже давно отточенном и привычном препятствии.