Небольшая и очень живописная бухта в устье реки словно ждала нас, чтобы порадовать красками цветов и сладкими ароматами трав и плодовых деревьев.
В считаные минуты Зверь разложил костер, из больших продолговатых листьев устроил что-то вроде ложа. Пока я собирала потрескавшиеся от спелости плоды, Фиар вернулся с охоты с добычей, которую быстро освежевал, а затем, разделав, завернул в листья и разложил на углях.
Я украдкой скользила взглядом по его мускулистым плечам, спине, по которой перекатывались бугры мускулов. Иногда черная прядь падала ему на лоб, и вид у Зверя сразу становился беззаботный и мальчишеский. Он сдувал прядь со лба, ловил мой взгляд и улыбался. Широко и так тепло, что внутри все согревалось от этой улыбки.
Когда мой взгляд перехватывали, я чувствовала себя как воришка, которого застигли на месте преступления. Щеки алели сами собой. Я заправляла локон за ухо, стыдливо отводила взгляд, скользила им уже по водной глади, над которой ветерок гнал пушистые семена — по кувшинкам, белым, розовым, с круглыми и желтыми, как солнце, серединками, по изумрудной зелени травы, синим склоненным головкам колокольчиков. Вдыхала свежие, сладкие и насыщенные запахи, от которых внутри разливалась томная нега, а на душе становилось легко и спокойно.
Упругие воздушные струи ласкали щеки, шею, обнаженную кожу рук, трепали выбивающиеся из косы локоны.
Мы были вдвоем, отрезанные рекой от всего мира, и никого и ничего, кроме нас, как будто не существовало. Не могло существовать. Только Зверь и я. И то робкое и прекрасное, что начинало зарождаться между нами.
Несмотря на то что чувства вдруг несказанно обострились, а краски мира, запахи, звуки усилились, я едва ли ощутила вкус пищи — мяса, хлеба, мягкого деревенского сыра и фруктов. Я даже голода больше не ощущала. Просто стоило поднять взгляд на Зверя и увидеть пламя в его глазах, которое, я знала, было лишь отражением пламени сердца, внутри все замирало в волнующем предвкушении.
— Эя, — Зверь протянул руку и осторожно провел шершавыми пальцами по моей щеке. — Моя жена.
— Твоя, — подтвердила я, потупившись и закусив губу.
— Твои волосы похожи на жидкое золото, — произнес Зверь. — Ты можешь сделать это? Для меня? Распустить их.
Неловкими, дрожащими пальцами я распустила косу. Локоны рассыпались по плечам. Я помотала головой. Непослушные рыжие потоки окутали меня, скрыв плечи и руки сверкающим в солнечных лучах покрывалом.
— Ты — чудо, Эя, — хрипло сказал Зверь. — Ты — совершенство.
Я облизнула пересохшие губы, и Фиар сглотнул.
Во взгляде его было такое неприкрытое желание, что у меня перехватило дыхание. От легкого сладкого страха. От волнения. От предвкушения.
Подрагивающими пальцами я потянула шнурки на груди, развязывая узел на тесемке, которая соединяла борта жилета. Стоило освободиться от него, как стало легче дышать. Правда, лишь на пару мгновений. В следующий миг ощутила, как мешает грубая деревенская рубаха, как домотканое полотно почти царапает ставшую вдруг невероятно чувствительной грудь…
Рубаху я сняла через голову, и, откинув рыжие локоны за спину, посмотрела на Зверя.
В следующий миг оказалась опрокинутой навзничь на ложе из листьев, поверх которых Зверь накинул полотно, взятое в селении, чтобы мне было чем укрываться ночью.
Я задохнулась, несмотря на то что Зверь держал свой вес на руках. Жар от его тела был каким-то неистовым, всепоглощающим. Фиар склонился и поцеловал меня в губы. Нежно, осторожно, словно боялся спугнуть или причинить боль.
Но когда я обвила его шею руками и, с силой притянув к себе голову, впилась в его губы, словно жаждущий в пустыне во флягу с водой, Зверь зарычал и принялся терзать мои губы.
Тело пронзило сладкой молнией и вместе с тем захотелось еще чего-то. Сладкого. Волнующего. Неизведанного. Я зарывалась пальцами в шевелюру Зверя, с жаром отвечая на его поцелуи, извивалась под ним, выгибалась навстречу, неосознанно терлась обнаженной грудью о его горячее тело, отчего внутри начинали стрелять все новые и новые стрелы.