24

Еще одно воспоминание, вернее, даже неуловимый образ, явился в воображении из моего детства. Так же как я мысленно ощущаю на своем плече ладонь миссис Кушнер, как ясно вижу освещенный огнями моста Джорджа Вашингтона мамин профиль, так и это видение приходит ко мне целиком: мне три года, и мама привезла меня из Нью-Джерси, где мы жили, в Нью-Йорк-Сити, чтобы очень известный детский фотограф Иосиф Шнайдер сделал мой портрет. Я и раньше оказывалась перед шнайдеровским объективом, но именно это воспоминание сохранилось в памяти. Мама знакома с ним с тех времен, когда еще работала в рекламе — до того, как вышла замуж за папу. Благодаря опыту работы детским психологом Шнайдер исключительно хорош в качестве детского фотографа. Он мастерски добивается от детей нужных настроений и выражений, а если ничего не помогает, задаривает леденцами.

Щелк! Шнайдер строит мне рожицы. Думает, я не знаю, что у него в руке зажата кнопка, от которой и щелкает затвор. Щелк! Мама где-то рядом, наблюдает. Я проверила, и, оказывается, студия Шнайдера находилась на Западной 57-й улице. Возможно, в помещении едва слышен шум оживленной улицы. Пыхтение автобусов, вой сирен, сигналы машин. Улыбнись, Дани! Смотри сюда, Дани! Я почему-то знаю, что для мамы это важно. Что мне лучше делать что говорят, и делать хорошо. Молодец, Дани! Она, конечно, как всегда, вытягивала «а», выговаривая мое имя, чтобы придать ему экзотичность и иностранный акцент. Даааа-ни.

Из раннего детства у меня сохранилось очень немного воспоминаний, и это — затвор, кнопка у фотографа в кулаке, голос мамы, зовущей меня по имени, — одно из них. Шнайдер был не просто мастером фотопортрета. Его задачей было находить детей для коммерческой рекламы и объявлений о продаже чего угодно: от детского стирального порошка до памперсов. Он набирал младенцев и детишек постарше отовсюду: от агентов, управляющих, гордых мамаш, даже из больниц. Я недавно откопала в журнале People за 1977 год статью о нем. «Считайте, вам повезло, если попался один подходящий младенец из пятнадцати, — жаловался он журналисту. — Ребенок так же неповторим, как отпечаток пальца».

Сделанный в памятный день портрет стал той зимой праздничным — рождественским — рекламным плакатом фирмы «Кодак». На нем я снята на черном как смоль фоне в черном сарафане, надетом поверх белой блузки с рукавами фонариком. Сарафан украшает мак густо-красного цвета. У меня стрижка голландский боб с челкой, я играю в деревянные вагончики с полудюжиной красных и зеленых деревянных эльфов. У меня важный вид, и мой немного недоуменный взгляд направлен чуть выше объектива камеры.

Мама всегда рассказывала об этом так, будто люди из «Кодака», клиенты Шнайдера, зашли к нему в студию как раз после того, как он сфотографировал меня, и попросили разрешения использовать мой портрет на плакате для общенациональной кампании. Родители согласились, и той зимой огромный фотографический дисплей с моим изображением висел в главном вестибюле Центрального вокзала Нью-Йорка. Другой плакат много лет подряд висел на стене в «ФАО Шварц».[37] Рекламные объявления с моим портретом друзья и родственники видели по всей Америке.

Как я помню, у нас дома очень смеялись по этому поводу: ребенок из ортодоксальной еврейской семьи желал всей стране веселого Рождества. Какой курьезный случай! Мама обожала об этом рассказывать: она привезла меня в город, чтобы заказать портрет, и тут меня заметили представители «Кодака». Вставленная в рамку копия портрета висела в гостиной дома моего детства на почетном месте, там, где ее обязательно заметил бы любой визитер. Под фотографией с моим важным лицом висела причудливая картинка, на которой влюбленная пара мчится по снежному полю в запряженных лошадьми санях.

Предвзятость восприятия — этого термина из психологии я раньше не слышала, но впоследствии очень близко с ним познакомилась — описывает явление, когда разум ищет подтверждения тому, во что уже верит. Охваченные предвзятостью восприятия, мы интерпретируем информацию таким образом, чтобы продолжать во что-то верить, даже когда нам попадаются факты, доказывающие обратное.

«Вы не еврейка», — решительно заявил Марк Стрэнд.

«Тебе, блондиночка, цены бы в гетто не было», — провела рукой по моим волосам миссис Кушнер.

«Соблюдаю кашрут, — бесчисленные разы отвечала я. — Училась в иешиве. Свободно говорю на иврите». А встретив в ответ легкое недоумение, даже неверие, продолжала: «И не говорите. С ума можно сойти. Представляете, я была ребенком на рождественском плакате „Кодака“».

Уже по возвращении домой в Коннектикут Майкл однажды долго стоял у рождественского плаката, теперь уже висевшего в ванной комнате Джейкоба.

— Это снято как рождественская реклама, — наконец сказал он.