Открываю парадную дверь. В вестибюль залетают палые листья. Дует сильный ветер, льет дождь, лес качается и скрипит. Мерзкая ночь цвета взбаламученной сажи. Мне нужен какой-нибудь фонарь, иначе я упаду по дороге и сверну себе шею.

Возвращаюсь, иду к черной лестнице в дальнем конце вестибюля. Перила шершавые, ступени шаткие. К счастью, лампы все еще струят прогорклый свет, крошечные огоньки возмущенно трепещут. Коридор длиннее, чем мне помнится, беленые стены сочатся влагой, сквозь штукатурку прорывается запах земли. Все отсырело, прогнило. Я и раньше замечал запущенные уголки Блэкхита, но здесь просто какая-то целеустремленная разруха. Удивительно, что в особняке еще остались слуги, ведь хозяева о них совершенно не заботятся.

На кухне я лихорадочно обыскиваю полки, нахожу керосиновый фонарь и спичечный коробок. Дважды чиркаю спичкой, зажигаю фонарь и, взбежав по лестнице, выхожу из вестибюля в грозу.

Свет фонаря когтем царапает тьму, дождь жалит глаза.

С подъездной аллеи сворачиваю на мощеную дорожку, ведущую к конюшне; вокруг тяжело вздыхает лес. Оскальзываясь на неровной брусчатке, щурю глаза, озираюсь в поисках домика конюха, но яркий свет фонаря не столько освещает, сколько скрывает округу. Как и прежде, во дворе теснятся экипажи, накрытые брезентовыми полотнищами, хлопающими на ветру. В стойлах появились лошади, всхрапывают во сне.

Отряхиваю с ботинок навоз, подбегаю к дому, колочу по притолоке дверным молотком. Спустя несколько минут в окне вспыхивает огонек, дверь чуть приоткрывается, в щелочку выглядывает заспанное старческое лицо. На пороге стоит конюх, в рубахе и кальсонах.

– Мне надо уехать, – говорю я.

– Прямо сейчас, сэр? – недоуменно спрашивает он, трет глаза, смотрит в черное небо. – В такую непогоду только за смертью посылать.

– Дело срочное.

Он вздыхает, глядит на меня и, распахнув дверь, приглашает войти. Надевает штаны, вздергивает подтяжки на плечи, движется медленно, будто в полудреме, как тот, кого неожиданно оторвали ото сна. Берет куртку с гвоздя и выходит, делая мне знак остаться.

Честно говоря, я и сам рад остаться. В домике тепло и уютно, приятно пахнет кожей и мылом. Мне очень хочется проверить расписание работ, посмотреть, есть ли там записка от Анны, но, как только я протягиваю руку к листку бумаги, раздается страшный шум, и глаза слепит резкий свет за окном. Выхожу под дождь. Старый конюх сидит в зеленом автомобиле, который чихает и трясется, будто больной в горячке.

– Вот, сэр, – говорит конюх, выходя из авто. – Я для вас мотор завел.

– Но…

Я растерянно гляжу на хитроумную штуковину.

– А обычного экипажа нет? – спрашиваю я.

– Есть, но лошади боятся грома, сэр. – Конюх лезет под рубаху, почесывает подмышку. – Как понесут, не приведи господь, можно и не справиться.

– Я не справлюсь с этой тарахтелкой, – с ужасом бормочу я, рассматривая жуткое механическое чудовище. Капли звонко стучат по металлическому корпусу, ветровое стекло превращается в лужу.

– Легче легкого, сэр, – говорит конюх. – Беретесь за руль, направляете, куда вам надо, и вжимаете ножную педаль в пол. Вот и вся наука.

Его уверенность, будто чья-то рука, вталкивает меня в авто, дверца с тихим щелчком закрывается.

– Доедете до конца по мощеной дороге, там будет левый поворот на грунтовку, – объясняет он, указывая куда-то в темноту. – Она вас выведет к самой деревне. Дорога длинная и прямая, только с колдобинами. Минут за сорок доберетесь, а может, и за час, если ехать осторожно. И не волнуйтесь, мимо деревни не проедете, сэр. А там просто оставьте автомобиль на приметном месте, я утром за ним кого-нибудь пришлю.