– Дай, посмотрю…
Секунду спустя пышный подол моего платья был задран мне на голову, а жаркий рот мужа настойчиво ласкал меня между ног. Как и ему самому, мне не понадобилось много времени на то, чтобы кончить. Уже у самого финиша он резко дернул ткань трусиков, через которую меня ласкал. И эта легкая сладкая боль привела меня к долгожданному освобождению.
Собственный оргазм отнял последние силы. В глазах мужа я увидела отчаяние. И сожаление. Он действительно сожалел, что поддался собственным чувствам. Это было ужасно. Мое сердце мучительно сжалось.
– Не жалей ни о чем. Даже если бы я сейчас умерла… Это была бы самая сладкая смерть…
– Ты не умрешь.
– Нет… Конечно же, нет…
Я отрубилась на пару часов. А когда проснулась, мы все-таки пошли в больничное кафе. Точнее… Пошел Яков. Я же сопровождала мужа, сидя в специальной коляске. Мне не удалось убедить его, что я вполне способна ходить самостоятельно. А на споры сил просто не было.
Стоило нам усесться за столик, как робот-официант, принимающий заказ за соседним столом, направился в нашу сторону. Сидящий за ним парень возмутился:
– Эй, какого хрена, железяка?!
– Я хочу, чтобы нас обслужили в порядке очереди, – прошептала Якову.
– Нана…
– Я хочу, чтобы нас обслужили после парня! Это, что… так трудно сделать?! Он пришел первым и, по крайней мере, в отличие от меня, он действительно сможет поесть!
Я так взбесилась, что нечаянно скинула со стола корзинку с хлебом. Парень вскочил. Пошарил под столом, куда она закатилась, достал ее на свет божий и принялся заново в нее собирать разбросанный по полу хлеб. Не знаю, почему, я сползла со своего кресла, чтобы ему помочь.
– Встань, сейчас же! – скомандовал Яков.
– Упавшее нельзя употреблять в пищу, – одновременно с ним изрек робот.
– Много ты понимаешь, железяка… – это уже парень.
– Нана, встань! Я соберу этот чертов хлеб!
– Вы будете делать заказ? – взбодрился робот.
Я прикрыла глаза. От поднятого шума разболелась голова.
Яков вскинул голову. Я не слишком внимательно за ним следила в том момент, но все же обратила внимание на то, что в его лице что-то неуловимо изменилось. Он сощурился, что ничего хорошего не предвещало.