— Сумку?

— Быстрее!

Я пытаюсь успокоить Тихона, но все вокруг говорят, стоит шквал голосов, и он не может перестать кричать и плакать. Никакие уговоры, угрозы не помогают. Тогда я просто поднимаю его на руки, но он и вырывается, и обнимает Антона, и тот несет его в машину.

Мы втроем выходим за ворота дома и подходим к машине. Здесь уже стоит детское кресло, в которое Антон усаживает все еще ревущего Тихона, а сам садится за руль.

Я уже открываю дверь и залажу на сидение, но закрыть ее мне не дают. Камиль. Злой, напряженный, в такие моменты он особенно красивый.

В такие моменты он не выглядит, как балагур...

— Ты просто уедешь с ним?

В такие моменты, когда от тебя требуют четкого ответа, хочется спрятаться... Просто стать невидимкой или лучше уснуть и проснуться в объятиях Камиля, когда Тихон прибегал в нашу комнату и прыгал на кровати...

— Да.

— Вернешься к нему? Ляжешь в постель? Будешь в любви признаваться?

— Камиль...

— Я все понимаю, сын отца любит, несмотря на то, что за эти недели он даже не упомянул его. Я все понимаю, но мы бы его успокоили... Так и будешь молчать? Лида. Мышка, — говорит он уже тише, на корточки садится, в глаза смотрит. Меня потряхивает, каждое слово стягивает в узел внутренности все больше. — А МЫ как же?

Пальцами чуть касаюсь зарослей щетины, внутри себя представляя, каким шикарным он будет в тридцать, в сорок, в пятьдесят. Самым лучшим. Не моим.

— А МЫ это сказка, в которую мне очень хотелось верить. Спасибо тебе за нее...

Камиль шумно выдыхает, встает с корточек и берется за дверь.

— Я принимаю это только из-за Тихона. Но даже не думай, что все кончено...

Хлопок двери раздувает волосы, и я, хлопая глазами, смотрю, как Камиль уходит в сторону дома Игната, оставляя всех позади.

— Ну что, едем? — слишком позитивно начинает Антон, а я, сверкнув в него глазами, рявкаю:

— Поехали уже, хватит делать вид, что ты счастлив!

— А так и есть. Я вернул жену и ребенка.