Голову я отворачиваю на секунду, немного теряясь в пространстве.
Не… Всякое бывало. Дрался в юности. Но меня еще никто не бил. Никогда. Даже отец всегда жалил лишь равнодушием.
Да и БДСМ я не приветствую.
А тут удар.
Такой силы, что я немного… Нет, много, много в шоке.
Лида успевает запахнуться, закрывается на все замки и держит телефон в руке.
— Ты ебанутая? Я хотел поправить полотенце, — вру чисто и искренне, на что Мышь прижимает ладонь к груди в притворном вздохе.
— Ну дык, и я хотела поправить вашу охамевшую морду. Вы в каком веке живете? Не слышали, на сколько сажают за изнасилование?
— Женщин не сажают, — усмехаюсь я, продолжая тереть щеку. Это ж надо. И след, поди, останется.
Лида возмущенно сопит и пытается дверь закрыть, но я задерживаю ее за угол.
— У вас трубы шумят, когда воду включаете.
— Не слышала…
— Слышу я! И это мешает мне спать.
Лида поднимает густые дуги бровей и смотрит куда-то вниз. Блядь.
— Судя по всему, ваше тело думает иначе. Тем более. Сейчас день, а шуметь можно до двадцати двух тридцати.
Если это все, то прием у психиатра окончен. Вернитесь в свою палату, извращенец.
Она закрывает дверь перед носом, так резко, что я только открываю рот, потом закрываю, и снова звоню, чтобы закончить разговор.
Эта стерва не будет шуметь, пока я живу здесь.
Но вместо ответа на звонок начинают скрипеть трубы. Да еще так сильно, словно она включила воду на всю катушку.
Возвращаюсь в свою квартиру, которая теперь напоминает кошачий концертный зал, и пытаюсь понять, а что, собственно, происходит.