— Мне нужны гарантии, что после вы отпустите Ксюшу и ты, ублюдок, оставишь ее в покое.

— Пффф, ну даю слово, — фыркнул Костик.

— Твое слово гроша ломаного не стоит. Ты, — он обратился к Муромцеву, — поклянись, что Ксюша не пострадает.

— Хорошо. Клянусь, — ответил Муромцев, — Костик, отпусти ее.

Он неохотно отстранился. Я резко развернулась и ударила его коленом в пах. Илья оттащил меня в сторону. Узел шарфа на затылке ослаб и он немного сполз вниз.

— Леша не говори ничего. Они не станут меня убивать! Прошу тебя…

Илья поправил кляп и перекинул через цепочку наручников еще одну стяжку, чтобы приковать меня к одному из прутьев клетки. Я осела на пол.

— Игла в набалдашнике трости. Она в моей квартире. Ключи у вас есть, — устало сказал Алексей.

Костик оправился после удара и подошел к клетке вплотную.

— Теперь мне даже хочется, чтобы это была очередная подделка. Ведь если так, я смогу вернуться и делать с Ксю все, в чем так долго себе отказывал. И ты при этом будешь смотреть!

Алексей ничего ему не ответил. Он неотрывно смотрел на Муромцева.

— Я вернусь с иглой. Сломаем ее вместе и посмотрим как оно сдохнет, — бросил Костик и ушел.

— Ей трудно дышать, — сказал Алексей, заметив как я давлюсь слезами, — сними кляп. Теперь в нем нет никакого смысла.

Илья несколько секунд не двигался, но все же послушался Алексея и убрал шарф. Внутри было тихо. Только мои всхлипы раздавались в тишине. Илья постоял у меня над душой и не говоря ни слова вышел.

— Леша, — всхлипнула я, — зачем?

Он сел с другой стороны решетки рядом и взял меня за руку. Теплая ладонь крепко сжала мои пальцы.

— Скоро все будет позади. Позаботься о Иннокентии Сигизмундовиче. Одинокий старик кажется привязался ко мне и ему будет первое время трудно.

— Боже мой, лучше бы ты спрятал ее в какой-нибудь ячейке банка. У нас было бы больше времени. Мы нашли бы выход…

— Пока игла находилась рядом, я осознавал, что жизнь — это прежде всего мой выбор. В последние годы я совсем потерял к ней вкус и все чаще и чаще думал о том, что пора уйти. Так странно, — продолжал рассуждать Алексей, — я прожил тысячи лет, познал все что можно познать и испытал все, что можно испытать, но не хочу уходить.

Алексей ненадолго замолк и ласково вытер слезы с моих щек.