— Уже не боишься войны? Крестового похода?
Миша почувствовал, что что-то внутри него, в животе, сейчас лопнет. Он почувствовал, как слетело с него, как шелуха, вся праздничная расслабленность. Он почувствовал себя опять — в бою. Собран, решителен. Где враг? Где — шпионы? А если кто-то нас сейчас снимает, записывает?
— Ты что истерию нагоняешь, Коль? Глянь, Маугли — в боевую стойку встал. Сейчас глотки будет рвать. Мышонок, расслабься! Бася — «Белый Кокон» сделал.
Фу-у-у! Ну, теперь — пусть снимают и пишут. Будет им — белый экран и шипение.
— А насчёт войны? Не боюсь уже. Наши заклятые друганы — уже не поднимут свой электорат. Сразу. Им надо, как следует, его «накачать» через СМИ злостью. Пока — этого нет. А с точечным ударом спецслужб — справимся. Даже — спровоцировать надо. И — подставить. Под те же СМИ. А то наши — тоже расслабились, расползлись, как масло на солнце. Так скоро и обуржуазятся. Зажрутся, если уж правду говорить.
— А ТЕ?
— А вот ЭТИХ, как раз и надо дёргать, нервировать, провоцировать, расшатывать. Не давать им методично работать. Они же, как плесень — медленно, но неутомимо. Если не проветривать.
— Не нравиться мне эта твоя выходка, Витя, — с сомнением сказал Вишнин.
— Тебе ни одна из них не нравилась, — улыбнулся отец, обнимая друга за плечи.
— Тем паче! Зачем тогда дал читать? Знал же, что буду — против! Кому понравиться, что вся страна узнает, как я регулярно от тебя в сопатку получал?
— Весь мир, Коля. Весь мир узнает.
— Я не могу этого допустить.
— Ты не сможешь этого не допустить, — рассмеялся отец, — ну, так, напишешь вводное предисловие?
Генерал Вишнин задохнулся от возмущения:
— Я? Я тебе ещё и предисловие к «этому» — писать?
— Ты. Был бы Кремень жив — он бы написал. Ты же был всё это время моим «контролёром».
— Куратором, Витя, куратором.
— Тот же палец, вид сбоку. Напишешь? Как лучший друг?
— Витя, ты мне друг, конечно, — качает головой Вишнин, — но — истина дороже! Я — всё напишу, как есть! Что ты — псих ёжнутый! И это — истина!
— А истина, как всегда — где-то рядом! — криво усмехнулся отец и опять обнял генерала. Крепко, как прощаясь. Не только Миша это почувствовал своим обострённым восприятием, тем более — хорошо зная отца, но и Вишнин знал его ещё лучше, тоже скосил глаза на непроницаемую маску на его лице.