Все это случится потом, в какой-то момент, в сером месте, именуемом будущим, которое проявляет себя понемногу, день за днем. Так из всепоглощающих туманов, что иной раз окутывают Авентино зимой, появляется нечто, превращая его в мир привидений, совершенно незнакомый, полный тайных, ускользающих звуков и невидимых существ.
В таком тумане и слон может спрятаться, думал фантазер. Или тигр. Или еще какой-нибудь зверь, какого никто не смог бы выдумать — кроме, конечно же, Пиранези в один из самых мрачных моментов его вдохновения. И тут мечтатель вспомнил, что сказал отец всего несколько дней назад — правда, не слишком сердито. Не так уж и сердито.
«Чрезмерно развитое воображение никому еще не приносило пользы».
Да никому это и не нужно в такой день, совершенно не нужно. Середина июня, великолепное теплое и солнечное утро, и пока еще не заметно ни малейших намеков на ту адскую жару, которая обрушится с чистого и ясного неба еще до наступления августа. В этот момент в мечтах Браманте еще оставалось место для одного-единственного чуда, которое он всегда настоятельно желал увидеть перед тем, как войти в школу Святой Цецилии и приступить к занятиям.
— Алессио! — вновь позвал отец, чуть более строгим голосом.
Он понимал, о чем сейчас думает родитель. Ну конечно, ему уже семь, для своего возраста он очень высок и силен и уже слишком большой для подобных игр. И к тому же несколько — как это сказал отец? — своеволен и упрям.
Придумщик уже не помнил, когда отец впервые показал ему эту замочную скважину, но уже тогда сразу понял, что это их общая тайна. Время от времени к зеленой двери подходили другие люди и тоже заглядывали в щель. Иногда на улице останавливалось такси, из него на минутку выскакивали несколько ошалелых, бестолковых туристов, и дальнейшее казалось Алессио сущим грехом. Он считал, что это своего рода интимный ритуал, о котором известно лишь немногим, тем, кто жил на Авентинском холме, и о котором не следует говорить никому.
Чудо следовало искать на той стороне площади, ближе к реке, в белой мраморной сторожке при воротах, изукрашенной и забавной, одной из любимых придумок, как мальчик был уверен, того самого человека с усиками, который по-прежнему жил в его мыслях. Верхняя часть строения увита плющом, который спускался на четыре окна, заложенных камнем. «Слепые» — так их назвал Джорджио Браманте, любивший архитектуру и разбиравшийся в технике строительства. Теперь, став постарше, Алессио понимал, что здание по стилю очень напоминает мавзолеи, которые показывал отец, когда они вместе отправлялись на археологические раскопки и выставки, проводившиеся по всему городу. Отличие состояло в том, что здесь и мелась тяжелая двустворчатая дверь, старая и мощная, довольно обшарпанная и рассохшаяся. Сооружение, казалось, шепотом твердо сообщало всем: держись подальше.
Мавзолеи предназначались для мертвых, а мертвым не нужны двери, которые без конца открываются и закрываются. А это здание, как объяснил отец, стояло у входа в сад при дворце великого магистра мальтийских рыцарей, главы древнего и почетного ордена, членов которого можно найти по всему миру. Некоторые из них, преодолев силу обстоятельств, время от времени совершали паломничество в это место.
Фантазер по-прежнему хорошо помнил, как впервые услышал о рыцарях, живших неподалеку. В ту ночь он долго лежал в постели без сна, воображая, что слышит ржание их коней, доносимое теплым ветерком, или звон мечей по доспехам, когда они сходятся в поединке на тайном турнире в саду по ту сторону площади, созданной Пиранези. Может, они берут к себе мальчиков и делают из них пажей, будущих рыцарей? А круглый стол у них есть? Приносят ли они клятву на крови — обряд, который объединяет их в молчаливое, вечное братство? Есть ли у них книга, в которую записывают все добрые дела на тайном языке, недоступном для посторонних?
Даже теперь Алессио не имел ответов на эти вопросы. В сторожку почти никто не заходил. Мечтатель давно уже перестал за ней следить. Может, крестоносцы выходят лишь в темноте, когда он лежит в постели без сна, размышляя и гадая, что он такого натворил, что его без всякой причины изгнали из мира живых?
Рядом со сторожкой почти всегда стояла машина карабинеров[4], в ней сидели двое скучающих жандармов, которые нарочито внимательно осматривали всех любопытствующих, желая убедиться, что никто не проявляет чрезмерного любопытства. Это несколько принижало величие рыцарей. Было затруднительно представить себе, что Мальтийскому ордену, этому воплощению истинного рыцарства, нужны люди в мундирах, вооруженные пистолетами, чтобы охранять двери в их великолепный дворец.
Но там было и чудо, с которым он вырос и сроднился. Мечтатель еще помнил время, когда отец брал его на руки, мягко поднимал, и его глаза оказывались вровень с замочной скважиной — старая зеленая краска в этом месте за многие столетия облупилась, и под ней виднелось нечто похожее на свинец или тусклое серебро.
Пиранези — это, видимо, был он, ни у кого другого не хватило бы на такое ни ума, ни таланта — исполнил здесь свой самый последний трюк, завершивший ансамбль площади. Каким-то образом зодчий умудрился разместить замочную скважину на одной линии с базиликой Святого Петра, которая находилась в паре километров отсюда, за Тибром. И если заглянуть в это маленькое отверстие, можно увидеть потрясающий пейзаж. Посыпанная гравием дорожка указывала прямо через реку на собор, обрамленный с обеих сторон мощными кипарисами, образующими тоннель и похожими на темно-зеленые восклицательные знаки, такие высокие, что не умещались в границах видимого пространства. В конце этого естественного тоннеля возвышался огромный церковный купол, отчетливо видимый в ясный день. Казалось, он парил в воздухе, словно поддерживаемый некоей волшебной силой.
Фантазер много знал о художниках и архитекторах. Купол был творением Микеланджело. Может, они с Пиранези когда-то встречались и договорились: ты строишь церковь, а я делаю замочную скважину, и в один прекрасный день кто-нибудь обнаружит это чудо.
Алессио легко мог себе представить, как архитектор при этой мысли крутит ус. И еще мечтатель вообразил, что здесь имеется множество других загадок, других секретов, не разгаданных за все эти столетия, дожидавшихся, когда он родится и пойдет по их следу.
«Ты это видишь?»
Это был ритуал скромный, маленький, но важный, с которого начинался каждый день его школьных занятий и каждая воскресная прогулка, проходившая через площадь Пиранези. Когда Алессио смотрел в замочную скважину, вид, что открывался за рекой, этот потрясающий, великолепный вид, становился для него новым доказательством, что мир един, а жизнь продолжается. И лишь в последнее время мальчик начал понимать, что его отцу подобное подтверждение требовалось ничуть не меньше, чем ему самому. И маленькая ежедневная церемония вновь и вновь обновляла и укрепляла невидимую связь между ними.
«Да. Все по-прежнему на месте, все в порядке».
Ну, теперь можно начинать очередной день. Школа, пение и игры. Привычный и безопасный ритм семейной жизни. И все прочие ритуалы. Празднование его дня рождения тоже стало своего рода церемонией. Переход в особый возраст — семь лет, магическая цифра — был замаскирован под детский утренник. Утренник, в ходе которого отец достал из «мешка счастья» глупейший подарок — нечто, показавшееся Алессио интересным, когда он прочел инструкцию на упаковке, но удивившее позднее своей никчемностью.