— Нет, вы только посмотрите на него! Этот обормот купил себе ботинки вместо валенок. Вот есть у него ум, хочу я вас спросить? Нету ума, ни крошечки не дадено, псина бестолковая.

— Я не псина, — пробормотал Манфред. — Я волк, между прочим.

— А псины от кого произошли? — сварливо поинтересовался Евтей. — От волков и народились. Одна вы бесполезная порода. Ну вот как ты у себя в порту в ботинках зимой будешь? Говорю же: валенки надо, да повыше, да с галошами.

Я чуть не рассмеялся: когда-то отец точно так же отчитывал меня, если я тратил немногочисленные карманные деньги на то, что он считал ненужным. Оборотень покраснел.

— Это по моде. У нас в директорской знаешь, какая фифа сидит? У-у-у, не знаешь, — вздохнул он. — Какие в валенках, те к ней даже не суются. Она на них фыркает, вроде тебя.

— И ты решил, что она на тебя не будет фыркать? Ты хоть валенки, хоть ботинки, хоть что надень, все одно балда! И учиться не желаешь у тех, кто поумнее.

Кайя рассмеялась — подошла к креслу, села, и Евтей с грациозностью, невероятной для его массивного коротколапого тела, перебрался к ней на колени и провозгласил:

— Вот это приличная, порядочная девушка. Я сказал, что буду творог, так она мне утром его и принесла. Ценю. Ну а ты что? — кот уставился на меня и с крайне строгим видом поинтересовался: — Дома котинька голодает, исхудал уже да отощал, а ты ему что принес?

— Смею заметить, не голодает, милорд, — Уильям подошел ко мне с подносом для писем: сегодня там было приглашение на бал к семейству Линдмарк. Прекрасно, сходим вместе с Кайей. — С утра его милость изволил съесть три стейка и курицу. Я отправил Миллу на рынок, наш творог закончился.

— И это ты называешь “котинька голодает”? — скептически осведомился я. Кот пожал широкими плечами, спрыгнул с колен Кайи и походкой короля проследовал к своему месту у камина: там уже стояла большая корзина с одеялом и лежало что-то, подозрительно похожее на игрушку, которые хозяева покупают собакам. Должно быть, кто-то из слуг принес для развлечения владыки.

— Кот велик, и он не требует паюсной икры, — сообщил Евтей. — Ему вполне достаточно куриного крылышка.

— Вот и будет тебе крылышко на день, — ледяным тоном довел я до его сведения. — Веди себя прилично и не высказывайся по поводу моих гостей.

Евтей нырнул под одеяло, зажмурил глаза, и по гостиной почти сразу же разлился богатырский храп. Манфред уважительно покачал головой.

— Птичку-то я получил, — сказал он и продемонстрировал мое послание, — и сразу к вам. А он враз меня взял в оборот. Мол, что это ты, мил-человек, зимой в ботинках ходишь, а не в сапогах или валенках. Слово за слово, да и так расчистил меня, как разве что матушка с отцом вышивали гладью.

— Что поделать, плеймовы коты живут там, где выбирают сами, — вздохнул я. — И изгнать их нельзя, навлечешь неудачу на жилище, а у нас и без того хлопот полон рот. Скажи-ка вот что: есть ли у оборотней возможность превратиться не в зверя, а в другого человека?

— Чужой облик принять? — уточнил Манфред.

Я кивнул и заметил, как Кайя снова напряглась, будто в ней натянулась тонкая струна. Мне почти слышался далекий нежный звон. Оборотень посмотрел по сторонам так, словно кто-то мог нас подслушивать, и негромко сказал:

— Только Господом Богом вас заклинаю: никому об этом ни слова, ни полслова. Если наши узнают, что я вам что-то об этом рассказал, сожрут. В прямом смысле сожрут, с потрохами и шкурой.

Где-то в груди разлился холод, который тотчас же сменился жаром. Все, что случилось со мной за эти дни, было цепью случайностей, которая тянулась от Кайи — но все эти случайности вели меня к избавлению от проклятия. Неужели я и в самом деле скоро стану свободным? Исцелюсь от тьмы в душе, перестану жить с бесконечным чувством вины, начну то новое и хорошее, о чем мечтал все эти годы?

— Значит, способ есть, — негромко сказала Кайя, и оборотень кивнул.