«Бедный ребенок, – подумала я. – С такой мамой можно в детстве сразу репетировать старость…»

Уже потом мне рассказали, что у этого мальчика – редкое заболевание, что-то связанное со свертываемостью крови, и для него любая царапина, любая травма может оказаться смертельной. Мне стало стыдно за свое высокомерное суждение о той маме, пусть и основанное на незнании.

Однажды мы с моими детьми пришли на пляж.

У моей дочери на ушках висят специальные приборы, которые позволяют ей слышать. Система называется «кохлеарная имплантация», и благодаря ей мы победили глухоту.

Для воды придуманы специальные силиконовые штучки, в которые можно поместить эти приборы и спасти их от намокания, но Катюша почему-то не захотела ими пользоваться, и в итоге, если она идет купаться, то «ушки» свои снимает и купается глухая.

И вот в первый день на пляже она стала строить башню, прямо в воде. Без «ушек».

У нее тут же образовалась компания, другие дети стали помогать ей в строительстве.

Мы отдыхали за границей, и на пляже были люди разных национальностей, но вот в тот, первый день, нам попалась компания русскоговорящих деток.

При коммуникации Катя отвечала им невпопад, и я посчитала своим долгом вскочить и объяснить другим детям, что она не слышит. Я как бы предвосхищала события, не хотела, чтобы они решили, что она ничего не понимает.

Дети смотрели на меня с недоумением. Пока я не вмешалась, они и не подозревали, что есть проблема, не замечали буксующей коммуникации – просто весело строили башню вместе.

– Мам, что? – спросила Катя.

Я махнула рукой и вернулась на шезлонг. Что объяснять, она же все равно без ушек.

На следующий день ситуация повторилась. Мы пришли на пляж, Катя сняла «ушки», стала строить башню у воды, ее окружили другие детишки, смугленькие, кучерявые, явно не русские.

Они весело таскали воду для песочного замка, украшали его ракушками и камнями, хохотали, общались, хотя каждый говорил на своем языке.

Я могла бы встать и предупредить этих детей, что Катя не слышит, но какой в этом смысл, если я сама не знала их языка.

Я наблюдала за этими детьми и вдруг поняла, что коммуникация у них получается отличная, очень вдохновенная и продуктивная.

Они заменили слова жестами, подбадривали друг друга улыбками и аплодисментами, они построили отличный песочный замок – как символ того, что если люди захотят договориться, они сделают это без слов.

Я вдруг поняла, что, пока бегаю адвокатировать Катину глухоту, объяснять всем, что это ее особенность, я делаю ей только хуже. Я пытаюсь спасти ее от любой возможной травмы, как та мама с сыном на площадке. Но зачем? Катя, даже в случае коммуникативного коллапса, не истечет кровью, а просто получит опыт того, как правильно реагировать на такие вещи.

У той мамы более чем уважительная причина неустанно следить за безопасностью пространства вокруг сына, а у меня этой причины нет, есть только страх, что моей дочери по жизни придется сложнее, чем другим.

Меня вдруг осенило, что Катина глухота, она… как иностранный язык. Да, его понимают не все, но это не делает человека хуже или лучше, это делает человека… просто иностранцем.