Дама (на баварском диалекте, не всегда понятном даже немцам их других земель и совершенно непонятном иностранцам):
– Какая у Вас славная пара детишек. Сколько им времени?
Миссис Браун:
– Sorry, what do you mean?
На выручку приходит американец-попутчик:
– This old lady likes your boys very much. Hmm. She is asking which age are these boys?
Миссис Браун:
– Очень мило с её стороны. Вы можете сказать ей, что адвокату три года, а доктору четыре с половиной”.
Хотите пример анти-нарциссической почвы? Его приводит Мак-Вильямс [3, с.220], цитируя слова своей 85-летней подруги, успешно вырастившей в период американской Великой Депрессии 12 детей:
“Всякий раз, когда я оказывалась беременной, я плакала. Я не знала, откуда возьмутся деньги, как я буду ухаживать за этим ребёнком и заботиться о чем-то еще кроме него самого. Но через четыре месяца я начинала чувствовать жизнь, меня всё возбуждало, и я думала: «Не могу дождаться, когда ты наконец появишься на свет. Я так хочу знать, кто ты!»”
Если говорить на психоаналитическом языке, характерная деформация происходит в такой семье, где ребёнка используют в качестве «нарциссического придатка». Это означает: родные любят и заботятся о детях не благодаря тому, кем они в действительности является, а потому, что [дети] выполняют некую функцию [3. с.228]. При этом собственное «Я» ребёнка остается недоразвитым, пустым, а для сохранения самоуважения он вынужден поддерживать навязанное семьей ложное «Я», для защиты которого используется упоминавшиеся выше комплементарная пара обесценивание-идеализация.
При соответствующей почве особенно мощные нарциссы вырастают в атмосфере ранжирования (оценивания). Ребёнок, выращиваемый «с целью», будет постоянно, явно или косвенно, оцениваться – и критиковаться, если он недостаточно хорошо этой цели соответствует. В результате взрослый нарцисс совершенно не переносит критики и сразу же, не рационализируя, «перебрасывает» критику на критикующего или того, кто только кажется ему «критикующим». Непроизвольная реакция отторжения. Устойчивый паттерн. Спасибо папе и маме. Действительно, что может сделать маленький Человек, вырастающий под прессом навязываемых ожиданий и одновременно полностью зависящий от родителей? Можно рассчитывать только на внутренние ресурсы, от природы данную психологическую гибкость или, напротив, жесткость. Есть предположение, что слабым местом природной предрасположенности к нарциссизму является сверхчувствительность ребёнка к невербальным сообщениям – то есть, он получает не только порцию явно высказанных посланий, КЕМ он ДОЛЖЕН быть, но и порцию НЕ высказанных, о которых сами родители и не подозревают. Другой брешью является природная неустойчивость к агрессии, потому что процесс удушения «Я» ребёнка – акт, несомненно, агрессивный. Кстати, и эту, полученную в детстве, агрессию выросший нарцисс охотно выплескивает на окружающих.
4. Лечиться будем?
Вопрос не праздный, потому что многие нарциссы – вполне преуспевающие люди, добившиеся высот в политике, финансовой или любой другой деятельности. Внешне все очень хорошо, пока они на пике своей «грандиозной» мечты. Но даже и в этом случае нарциссу не стоит завидовать, поскольку “внутренняя цена нарциссического голода редко доступна наблюдателю” [3, с.223]. Проблема лечения и в том, что нарцисс по своей природе не склонен просить о помощи: мешает стыд несоответствия ложного «Я» – якобы преуспевающего – реальному пустому «Я», тщательно скрываемому от посторонних. И если уж настоящий нарцисс появляется в кабинете психотерапевта, то усиленно репрезентует ложный диагноз (например, ипохондрию, депрессию), уводя в сторону от своей реальной проблемы. И задача врача – установить правильный диагноз, проявить терпение (по Мак-Вильямс терпение – это основное условие лечения нарциссического расстройства) и применить ту или иную стратегию (общепринятой на сегодняшний день нет), чтобы постепенно донести до сознания пациента, что “принимать людей не осуждая и не используя, любить не идеализируя, выражать подлинные чувства без стыда – это хорошо” [3, с.227].
Практические занятия
проведем с помощью бессмертной сказки Андерсена «Снежная королева» [6]. К слову, сказки становятся бессмертными только в том случае, если они поднимаются на уровень мифа, в наиболее сильной – художественной – форме отражая основные законы функционирования человеческой психики. Кристаллизация архетипа.
Роли распределяются так: пациент – Кай, терапевт – Герда. Видимое зарождение «нарцисса» отсутствует: просто в один прекрасный летний день осколки дьявольского зеркала попадают Каю в глаз и в сердце. Но – если вчитаться – нарциссическая почва в семье, похоже, была. О родителях Кая и Герды сказано очень мало: нам известно лишь, что они были бедны. Какие мечты у бедных родителей? Чтобы их дети «вышли в люди». А средство? Тогда, по крайней мере, это было образование. И что же: сам Кай очень гордится своей образованностью: “Он перестал ее бояться и рассказал ей, что знает все четыре действия арифметики и даже дроби, а еще знает, сколько в каждой стране квадратных миль и жителей… Но Снежная Королева только молча улыбалась”.
Еще бы ей не улыбаться! Под ее власть могут попасть только такие: мальчик достаточно «созрел». Кай-нарцисс начал созревать еще до имплантации осколков зеркала: момент имплантации означал лишь, что количество родительских «ожиданий» перешло в качество. И уже в новом качестве –
“ – Что ты хнычешь? – спросил он Герду. – У, какая ты сейчас некрасивая! Мне ничуть не больно!… Фу! – закричал он вдруг. – Эту розу точит червь. Какие гадкие розы! А у этой стебель совсем скривился. Торчат в безобразных ящиках и сами безобразные!”
Мы наблюдаем реакцию обесценивания. И обесценивание не ограничивается только розами: “… а потом… дошел и до того, что стал ее [бабушку] передразнивать: наденет очки и крадется за нею, подражая ее походке и голосу. Выходило очень похоже, и люди смеялись. Вскоре мальчик выучился передразнивать и всех соседей. Он отлично умел высмеять все их странности и недостатки, а люди говорили: