– Как это… кто? Чиновник. Титулярный советник. Только знаете, я ведь, того, помер…
– Знаю. Это-то и удивительно. Ведь полтора столетия прошло, а до сих пор школяры вас, извините, изучают. Николай Васильевич Гоголь повесть написал, «Шинель» – вот её и изучают. А в повести той, между прочим, говорится, что после смерти вы призраком стали, всё за свою шинель мстили. Неужто правда?
– Да Бог с вами! Вы, право, того… Я человек тихий, мне лишь бы не мешали, чего там мстить-то. Шинель вот жалко. Совсем новая! Хотя – столько от неё волнений, ну уж… всего-то день и проносил. Лучше бы Петрович, того… старую как-нибудь поправил… Да вроде нельзя уж было.
– А еще, извините, но написано, что перед смертью вы, будучи в бреду, после слов «Виноват, ваше превосходительство!» начинали сквернохульничать, да так, что старушка-хозяйка только крестилась.
– Не помню, в бреду-то. А так думаю – соврал ваш сочинитель: я и слов-то таких за всю жизнь не говорил… Я ведь, того, вообще говорил мало, так, если по надобности. А тут – какая ж надобность?
Извините за инсценировку – бес попутал. А вопрос был совершенно серьезный: что за личность этот чиновник Башмачкин, который принял смерть из-за… шинели. Во-первых ясно, что личность нарушенная, поскольку крайне неустойчив, неадаптирован в своем социуме. Единственная внешняя защита: «Зачем вы меня обижаете?» – да ведь не на всякого действует. Единственная внутренняя защита – автоматизм и изоляция. Мы ведь уже говорили о нем как о, возможно, обсессивно-компульсивной личности. Но нет у него той победительной «правильности», которая свойственна О-К людям. Значит, шизоид? Но нет у него фантазии и неординарного внутреннего мира, характерного для шизоидной личности.
Создается впечатление, что у него вообще нет внутреннего мира, как если бы он еще не родился. Создается впечатление, что его зачатие произошло с начала «постройки» шинели, рождение – когда Акакий Акакиевич шинель примерил, и она оказалась как раз впору! А когда шинель изъяли, он и помер… Кажется, именно с этим и связано мощное эмоциональное воздействие незначительной истории неприметного чиновника – его гибель воспринимается с той же горечью и гневом, как нелепая смерть маленького ребёнка: ведь он и не жил совсем!
А теперь от эмоций – к делу. Как диагностируется шизотипическое расстройство? В современной психиатрической диагностике, как в DSM (Американская Психиатрическая Ассоциация), так и в МБК-10 (российский аналог ICD-10, разработанной Всемирной Организацией Здравоохранения), идет счёт «по очкам»: претендент должен набрать определенное число пунктов из предложенного ряда. Например, в DSM-III-R требуется выполнение, по крайней мере, 5 пунктов из следующих 9:
1) идеи отношений (исключая бред отношения) [идеи отношения – ощущение, что происходящие вокруг человека события, имеют особое значение именно для него; бред отношения – интерпретация нейтральных или не относящихся к человеку замечаний других как отрицательных и направленных именно на него – ЕЧ];
2) чрезмерная социальная тревога, например, крайний дискомфорт в социальных ситуациях с участием незнакомых людей;
3) странные убеждения и мысли о сверхъестественном…;
4) необычайные перцептивные переживания, например, иллюзии…;
5) странное или эксцентричное поведение или внешность, например, неопрятность, необычные манеры, разговоры с самим собой;
6) нет близких друзей и товарищей (или только один), не считая ближайших родственников;
7) странная речь…, например, бедная, с отступлениями от темы, неясная или слишком абстрактная речь;
8) неадекватность или ограниченность эмоций…;
9) подозрительность или параноидальные идеи” [1, c.197].
Свою «пятёрку» Акакий Акакиевич набирает легко: пункты 2, 5, 6, 7, 8. Плюс “тотальный паттерн недостатка межличностных связей” [1]: действительно, он совершенно не общается сверх необходимого. Только «родившись» решился принять приглашение добряка-сослуживца отметить шинель в компании; только потеряв шинель, осмеливается обратиться к «значительному лицу». А обычный, до-шинельный день Акакия Акакиевича проходил строго по регламенту:
“Приходя домой, он садился тот же час за стол, хлебал наскоро свои щи и ел кусок говядины с луком, вовсе не замечая их вкуса, ел все это с мухами и со всем тем, что ни послал бог на ту пору. Заметивши, что желудок начинал пучиться, вставал из-за стола, вынимал баночку с чернилами и переписывал бумаги, принесенные на дом. Если же таких не случалось, он снимал нарочно, для собственного удовольствия, копию для себя… Написавшись всласть, он ложился спать, улыбаясь заранее при мысли о завтрашнем дне: что-то бог пошлет переписывать завтра?
Вне этого переписыванья, казалось, ничего для него не существовало. Он не думал вовсе о своем платье: вицмундир у него был не зеленый, а какого-то рыжевато-мучного цвета… И всегда что-нибудь да прилипало к его вицмундиру: или сенца кусочек, или какая-нибудь ниточка…” [19].