Голос сказал ему «да». Это был тот самый голос, которому внимали древние евреи на горе Синай. Это был тот самый голос, который на третий день творения благословил все живое.
И теперь этот голос говорил «да» жизни и всему, что есть доброго в человеке.
Римо увидел перед собой ухмыляющееся лицо Великого Вана, и тогда чистым и уверенным движением, которому могли бы позавидовать все прежние мастера Синанджу, он снес ему голову.
Голова Василия Рабиновича покатилась по полу, и люди вскрикнули от ужаса. С глаз Римо спала пелена. Тело его ныло от ушибов. В том месте на полу, где он корчился, стараясь побороть в себе желание убить Чиуна, паркетный пол превратился в груду щепок.
Он мог гордиться своим ударом. На руке не было ни единой капли крови, ладонь отсекла Рабиновичу голову, точно бритва. Сердце не сразу остановилось в обезглавленном теле, и спустя какое-то время вокруг раны образовалась темная кровавая лужа.
– Кто вы? – едва оправившись от потрясения, спросила телеведущая.
Римо не ответил. Он поднялся наверх и, взглянув на распределительную панель, сообразил, где может находиться Смит.
Тот сидел за компьютером. Вид у него был усталый и растерянный.
– Римо, где мы?
– На Пятой авеню, в квартире Рабиновича.
– Ничего не понимаю. Последнее, что я помню, это как я собирался его убить. Что это у меня на экране компьютера? – Смит в ужасе затряс головой. – Не может быть! Они уже взлетели?
– О чем вы? – спросил Римо.
– Президент уже здесь?
– Нет, я развернул его от подъезда.
– Хорошо. Понимаю. Так. Я должен это остановить, пока все мы не взлетели на воздух. Где Рабинович?
– Частично в зале, где находятся гости, а частично, наверное, в соседней комнате. Точно не знаю.
– Благодарю вас. Мы так нуждались в вашей помощи, и вы отлично сделали свое дело. Теперь можете уходить в отставку, Римо. Вы ведь собирались покинуть страну?
– Мне и здесь неплохо, – ответил Римо. – Я – американец и верю в свою родину.
– Вы хотите сказать, что порвали с философией Синанджу?
– Нет, я по-прежнему верен Синанджу. Именно поэтому я и остаюсь.