– Не переживай, в Житомире распишемся.

– Я, Петя, после тех обожженных солдатиков, да допроса у старлея – уже и переживать не могу. Внутри будто все заледенело. – также тихо ответила мне рыжая.

У полуразрушенного здания пришлось затормозить. Вся площадь была усыпана битыми кирпичами, мотоцикл Бурякова толкали руками.

На крыльце стоял седой, сгорбленный священник в черной сутане. Он зло разглядывал нас, опираясь на трость.

– Что, драпаете, совьетские?

Голос у попа оказался резким, скрипучим.

– Почем опиум для народа? – резко отозвался Буряков, останавливаясь.

– Папаша, вы пошлый человек! – подхватил я цитату из «Двенадцати стульев».

– Бежите, бежите, – заухмылялся старик. – Немцы свергнут вашу безбожную власть и правильно сделают.

– Я тебя сейчас, как предателя прямо тут исполню, – вспыхнул Буряков, хватаясь за кобуру.

– Не марайся Андрей, – я попридержал особиста. – Фашисты сами пустят его под нож. Эй, папаша! Гитлер и своих попов разогнал по всей Германии, да Польше. Неужели думаешь, что он с вами будет любезнее?

– То есть ложь! – отрезал седой.

– Про пастора Мартина Нимёллера слышал? Вижу не слышал. Это он сказал, что «Когда нацисты хватали коммунистов, я молчал: я не был коммунистом. Когда они сажали социал-демократов, я молчал: я не был социал-демократом. Когда они хватали членов профсоюза, я молчал: я не был членом профсоюза. Когда они пришли за мной – заступиться за меня было уже некому». Сейчас сидит в концлагере, вшей кормит.

– Откуда ты про это знаешь? – дернул меня за рукав Буряков.

– На политинформации доводили – подмигнул я ошарашенной Вере – У нас политрук в части был шибко грамотным.

Саму фразу Нимёллера я слышал от одного сидельца, из интеллигенции, взятого по делу космополитов в 53-м, да так и оставшемуся в лагере: его, в отличие от врачей-вредителей, не выпустили. Она поразила меня своей точностью. Фашизм возникает не сразу, а словно плесень – пятнами. Тут откусили у общества – общество проглотило, здесь подъели… И вот уже молодчики в коричневых рубашках маршируют с факелами по площадям, орут «Хайль Гитлер».

Священник сплюнул на землю, развернувшись, ушел в костел. А мы, вытолкав мотоцикл из кирпичного завала, поехали дальше.

– У Маркса, в его работах, кстати, предлога «для» нет, – Вера оглянулась на костел.

– О чем ты? – удивился я.

– Религия – опиум народа, а не для народа. Согласись, предлог все меняет. Народ сам, по своей воле дурманит разум верой. И опиум – не столько дурман, сколько лекарство от боли.