В дверь постучали — вошел груженый телевизором папа Толя.

— Чего сам-то тягаешь! — приложила его мема и кинулась помогать.

Когда «Рубин 401» занял свое место на тумбочке, Судоплатов-младший пожал мне руку:

— Напугал ты нас.

«Извините» — покаялся я.

— Да не передо мной извиняться нужно, — отмахнулся он. — Но я тоже переживал.

— Поедем мы, — вытерев остатки слез платком, мама поднялась на ноги с вымученной улыбкой. — Ничего?

«Ничего» — с улыбкой кивнул я. — «Приходите еще».

— Обязательно придем! — мама осторожно чмокнула меня в лоб, взяла мужа за руку, и они покинули палату.

«А мы с тобой потреплемся», — обратился я к Виталине на языке глухонемых.

«Очень удобно», — прожестикулировала она.

«Помнишь что было когда нас достали?»

«Помню — я-то сознание не теряла», — высунула язык. — «Не перебивай. Генерал Щукин комедию во дворе ломал — горе-то какое, случайность и так далее. А тут нас вытаскивают — ему Цвигун сходу нос сломал. Наших во дворе видела — живые и виноватые. Дальше упыря в „воронок“ утащили, а нас — в „скорую“, до аэропорта и потом сюда».

«Будем ждать визита родного деда», — подвел я итог. — «Сама-то как?»

«Почти как ты».

Поднявшись с кровати, я медленно и печально включил телевизор, чтобы узреть показываемый по «Музыкальному киоску» клип с песней про «Орленок».

Вернувшись в кровать, написал письмо Владиславу Крапивину — искупать подрезанную сценку — с предложением снять кино про «Валькиных друзей».

«Отправлю с оказией», — дал почитать Виталине.

Оказией оказался вернувшийся доктор, который поставил обещанный укол, после которого я уже привычно вырубился.

Да хватит пичкать неокрепший детский организм снотворным!