Вскоре по дворовым кочкам застучали тележные колеса, и подъехала одноконная подвода.

— А вот и я, — объявил все тот же Ваня.

— Ты, что ли, повезешь? — спросил Пашка, которому уже явно наскучило одиночество.

— Я, больше некому, — ответил шустрый паренек. У меня окончательно полегчало на сердце. Шансы на спасение неизмеримо вырастали.

— Если хочешь, иди, поешь, а то ничего не останется, — опять попытался смутить крепкий дух часового коварный отрок.

— Ничего, потерплю.

— Тогда может, положим его на подводу, чего человека на земле держать?

— Нельзя мне самоуправничать, придет десятник, сам решит что делать. Ты что-то больно за разбойника заступаешься, никак с ним заодно?

Ваня ничего на вопрос не ответил, но с предложениями выступать перестал. Так что все осталось в той же позиции до возвращения остальных стрельцов. Те пришли сытые, слегка пьяные и веселые. Прибывшая подвода явно обрадовала десятника, с ней решился вопрос моей экстрадиции в руки Разбойного приказа. По команде командира меня несколько рук безо всякого почтения подняли в воздух и бросили в подводу. Я никак на это не отреагировал, как упал, так и остался лежать.

— Трогай! — приказал стрелец.

Ваня щелкнул вожжами, повозку дернуло, и колеса запрыгали по родным колдобинам.

— Как ты, хозяин? — участливо спросил парнишка, как только вблизи не оказалось никого из конвоиров.

— Ничего, — ответил я, — но могло быть и лучше. Сколько их человек?

— Шестеро. Хозяин, ты можешь сам разрезать веревки? Я тебе нож в карман положил.

— Попробую. Ты прихватил мое оружие?

— Да, лежит под сеном.

— Предупреди, если на меня будут смотреть, — попросил я.

Теперь, когда я лежал в подводе, отчасти прикрытый бортами, можно было попытаться освободиться от вязки. Промучившись несколько минут, я смог вытянуть из-под веревки кисть правой руки и теперь пытался влезть в карман за ножом. Ваня сидел на облучке, не поворачивая в мою сторону голову, но как только кто-нибудь из стрельцов подъезжал к подводе, тихонько свистел. Телегу трясло, поза у меня была неудобная, так что дело продвигалось слишком медленно.

Стрельцы на мое счастье ехали впереди скученной группой, и только дважды десятник придерживал коня, чтобы проверить, все ли у нас в порядке. Потому я начал наглеть, извивался в своих путах и, наконец, добрался рукой до кармана. Ножик мне Ваня подсунул барахляный, короткий и тупой. Видимо, не нашел ничего лучшего. Пришлось, неловко изогнувшись, буквально перепиливать веревку. Делать это было тяжело и неудобно, но выбирать было не из чего, и я, памятуя о лягушке, которая попала в крынку со сливками, пытался взять свое упорством и терпением. Рука вскоре так онемела от напряжения, что я все время боялся выронить нож. К тому же чувствовал я себя после пленения и побоев так скверно, что временами стало пропадать желание бороться. Хотелось просто закрыть глаза и лежать, ни о чем не думая.

— Ну что, хозяин, получается? — спросил Ваня, слегка повернув в мою сторону голову.