— Нет, чего мне бояться. Я вдовец, детей у меня нет, мне умирать не страшно.

— Неужели жить не хочется?

— Кому же не хочется, всякая тварь жизни радуется, только у всех конец один.

На встречи с доморощенными философами мне давно не везло, однако пока было не до поисков смысла жизни, сначала предстояло решить конкретные вопросы.

— Так ты считаешь, что в лесу балуют ваши местные? — спросил я.

— Кто его знает, кто там сейчас обретает, раньше наши проезжих пугали, теперь, может, и чужие забрели. Одно точно знаю, никакой нечисти в этом лесу отродясь не было.

— Ладно, скоро сами узнаем. У тебя оружие с собой есть?

— А как же, вот чем тебе не оружие, — показал он тяжелую суковатую дубину, — не хуже палицы будет.

Я в этом уверен, не был, но спорить не стал. Всяк вооружается, как ему удобно.

— Ладно, пошли. Только войти в лес нужно так, чтобы нас не заметили, — сказал я, зная нашу национальную слабость надеяться на «авось».

— Так может, там никого и нет.

— Днем были. В меня из пищали стреляли, потом дерево на дорогу свалили.

— Тогда, может быть, и есть, — задумчиво сказал он. — Однако если Бог не выдаст, свинья не съест.

С этим трудно было спорить, я и не стал, просто пошел рядом по дороге в направлении леса.

— Сам-то кто будешь? — после десятиминутного молчания поинтересовался Илья. — Смотрю я на тебя и никак не могу понять, из каких ты будешь.

Слышать такой вопрос от крестьянина было странно. Для них все люди в чистом платье, да еще с оружием были чужаки и начальники.

— На боярина не похож, на приказного тоже, гости, те совсем другие, — не дождавшись от меня скорого ответа, продолжил он определять социальный статус. — Может, разбойник?

— Нет, я так, сам по себе. Раньше жил на украйне, потом подался в Москву. Теперь уже сам не знаю, к кому относиться.

— А что тебе за дело до нашего леса? Пусть наши бояре ловят разбойников, а тебе какая в том корысть?

Вопрос был, что называется, на засыпку. Как на него не ответь, все равно слукавишь. Сознаться, что я, по большому счету, авантюрист, искатель приключений, было обидно мне самому. Это как бы снижало собственную самооценку. Одно дело — обычный «адреналинщик», рискующий своей единственной, неповторимой жизнью ради прихоти, пижонства или острых ощущений, совсем другое — народный спаситель. Однако и последнее прозвучало бы слишком претенциозно, хвастливо и нелепо. Такие заявления можно делать с трибуны, перед выборами, а не в частном разговоре, да еще с крестьянином, для которого высший пафос — обмануть сборщика податей. Потому я попытался объяснить свои мотивы хоть сколько-нибудь логично: