6

Дед Саак, мурлыча под нос «Сиреци, ярс таран», вышел из огорода, приоткрыв до половины часть плетня, заменявшего ворота, и засеменил к дому, придавливая чарыхами редкую травку, выклюнувшуюся там и сям между камнями, устилавшими дворик. В руках дед держал пучок молодой крапивы с нежными, отливающими изумрудной синевой листьями. Он прошел под навес, остановился у столба, вытесанного из ствола молодого бука, поискал глазами, но скамеечки не нашел, хотел присесть на камень у очага, но раздумал и окликнул внука:

— Ада, Вильят, Вильят! (Вильят? Не удивляйтесь, в Гарихаче да и вообще в Карабахе все возможно! Одно время я там был знаком с двумя Гамлетами, двумя Наполеонами и одним Вольтером!)

— Вильят! — повторил дед. — Ты где?

Дверь дома со скрипом приоткрылась, из проема высунулась голова семилетнего Вильята — вся в полосах, следах от ножниц, которыми только что стригла его бабушка Манишак.

— Где моя скамеечка? Скамейка, говорю, где?

— Ну слышу, не глухой, — недовольно сказал Вильят.

— А ты чего такой сердитый? — поинтересовался дед.

Малыш шлепнул себя по голове:

— А вот, смотри! Будто огородные канавки!

— Волосы, что ли? Это не беда, волосы всегда отрастут, была бы голова. А волосы, они так, чем больше их стрижешь, тем больше отрастают. Дай-ка, говорю, скамейку.

— Скамейку мама взяла в огород, при тебе же было.

— Это верно, я и забыл. Ну ладно, сяду на камень, хоть и нельзя мне, ишиас опять разыгрался, к дождю, наверно… — Старик, кряхтя, но бережно держа за стебли крапиву, опустился на камень, потом, прищурившись, посмотрел на небо. Там не было ни облачка, но с Мрав-горы тянуло сыроватой прохладцей.

— Дед, ты опять крапиву будешь есть? — спросил Вильят, выходя из комнаты, однако ладонью прикрывая голову, чтобы уродливость стрижки не бросалась посторонним в глаза.

— Буду, внучек, буду, от нее большая польза, от крапивы, значит. В ней сила большая.

— А руки не жжет? — спросил малыш, опасливо приближаясь к деду.

— У меня, внучек, руки с малолетства привыкли. Видишь какие — вовсе, значит, не чувствуют.

Дед Саак аккуратно перебрал крапиву, разложил на три пучка, острым ножом срезал жесткие концы стеблей, затем взял один пучок и стал уминать в темных, негнущихся ладонях, скатал в шарик, влажно поблескивающий от выступившего сока. Достал из кармана платок с солью, который на всякий случай всегда с собой носил, развернул его на коленях, взял щепотку и круто посыпал умятый комок, затем отправил его в рот и блаженно зажмурился.

Внук исподлобья смотрел на него, ожидая, что вот сейчас дед заорет благим матом и начнет отплевываться. Нет, не заорал…

— Вы к таким вещам не приученные, — приговаривал дед, уминая второй пучок. — Избаловали вас всякими, значит, конфетами и малмаладами. А от них вред один, и только. А ты спроси, в мое время кто-нибудь зубами страдал? Нет, не бывало такого. А все потому, что без малмаладов, значит, обходились: что земля давала, то и ели. Хочешь попробовать? — повернулся он к внуку. Малыш испуганно отпрянул. Старик добродушно засмеялся, покачал головой.