Там, как раз закончила трапезу парочка индивидуумов. И, поев, они уже встали из-за стола, беря в руки подносы с грязной посудой.

— Пойдём, вон два места освободились. — Негромко сказал я и, под еле слышный бубнёж Верочки, подал пример и двинулся вперёд.

Ворчала же девушка потому, что, как ей казалось, я всеми правдами и неправдами ухожу от ответа на её, в общем и целом, незамысловатый но, для неё такой животрепещущий вопрос. И, понимая, что в присутствии соседей откровенничать я не стану, по всей видимости, жутко страдала от любопытства.

Но, так как ничего с этим поделать я не мог, то попросту поставил поднос на стол и, расположившись на стуле, споро заработал ложкой. Девушка, чьё место оказалось напротив, недовольно зыркала глазами. Но, Слава Создателю, у неё хватило ума сдерживать свои порывы и не педалировать тему.

Так что, обед проходил в спокойной но, совсем не дружественной и, по-моему, начинавшей постепенно накаляться, обстановке. Вскоре сидящие рядом закончили но, вполне предсказуемо, на их место тут же нашлись другие желающие. Так что, благодаря обстоятельствам, главный принцип любого приёма пищи, гласящий «когда ем — глух и нем» был соблюдён.

Ну, и ладненько. Верочку, безусловно, было немножко жаль. Но, хотя ничегошеньки и не помню, вполне резонно предполагаю, что от этого ещё никто не умирал.

Закончили мы обед посыпанными орехами и политыми застывшим сахарным сиропом булочками. И, запив эту вкуснотищу компотом, дружно поднялись из-за стола, освобождая место деликатно топтавшимся и ожидающим своей очереди больными.

— Ну? — Требовательно схватила меня за отворот пижамы Вера, едва мы покинули столовую.

— Что ну? — В лучших традициях, не помню, правда какого народа, позёвывая ответил я. И, отвернувшись, чтобы смачно рыгнуть, смущённо прикрыл рот ладошкой. — Извини.

— Я тебя убить готова! — Вдруг, ни к селу ни ко городу, заявила красавица.

«Ага, заебать до смерти»! — Так и вертелось на языке. Но, так как, хоть мы явно испытывали обоюдную симпатию, но до «самого главного» дело ещё не дошло, благоразумно удержал свой дурной язык за зубами. А, вместо этого, состроил как можно более невинную мордашку и робко полюбопытствовал. — За что?

— Какой же ты, всё-таки… — Тряхнула меня девушка. Но, так как я, по-прежнему не реагировал, отпустила многострадальную пижаму и начала допрос по новой.

— Зачем тебя следователи вызвали?

— Так, чтобы расспросить, как оно всё было. — Не стал запираться и скрывать правду я. И, дабы не мучить, и без того исходящую на говно… то есть, простите, снедаемую любопытством девчёку, честно пояснил. — Я ж, можно сказать, единственный свидетель.

Но, вместо того, чтобы правильно оценить мою открытость и готовность к сотрудничеству, Верочка снова начала наливаться краской, а наманикюреннй алые коготочки непроизвольно потянулись к моему лицу.

— Убью. — Завела свою заезженную пластинку она.

— Да, за что? — Я слегка отстранился, так как близость сразу десяти миниатюрных кинжальчиков внушала некоторое опасение. Но, так как сзади находилась выкрашенная светло-зелёной краской стенка, поспешно поднял руки перед собой. — Хватит, хватит. — Испуганно проблеял я. — И, как можно жалостливее хлюпнув носом, попросил. — Тётенька, не надо меня зацарапывать. Я вам ещё пригожусь.

Охваченная неистовым порывом девушка всё-же продолжила движение и, закономерно, обе её, аппетитно натягивающие белый халатик грудки, упёрлись в мои ладони. Чем я, скорее поддавшись инстинкту, нежели руководствуюсь голосом разума, не преминул воспользоваться.

Сомкнув пальцы вокруг волшебных полушарий, я почувствовал, как губы мои растягивает глупая и счастливая улыбка, а в паху встопорщились пижамные брюки. Верочка же, выпустив в пространство очередное облако феромонов, запунцовела, как спелый помидор. И, совершенно нелогично, отвела правую руку назад и влепила мне звонкую пощёчину.

— Нахал! — Сверкая глазками, гневно выдохнула она. И, мгновенно отпрянув, резко скомандовала. — Пошли в палату!