— Как?! Вы — здесь?! — пролепетал я.

Оторопелый взгляд моих вытаращенных глаз, отпавшая челюсть и застывшая в немой сцене фигура вызвали её неподдельный хохот. Повалясь на овчины, Людмила Прокопьевна закатилась смехом.

Схватив бушлат и бескозырку, я пулей вылетел из деревенской гнилушки, притязавшей на роль дома свиданий. Лицо пылало. Сердце колотилось. Такого «пузыря» дать! При неосторожном погружении подлодки на поверхность могут выскочить демаскирующие субмарину пузыри. Отсюда и поговорка подводников: «Дать пузыря…», то есть обнаружить себя, опозориться, опарафиниться, допустить промашку. А я такого «пузыря» дал!

Позже, в сельском клубе, страшилка секс–жаба сделала попытку завлечь меня в избу бабы Дуси.

— А ключик у меня, — покрутила она перед моим носом знакомой мне красной тряпицей. — Заходи завтра вечером… Баба Дуся сторожить уйдёт, а Людмила в Тогучин на выходные уедет…

Я отказался якобы из–за ссоры с Людмилой Прокопьевной.

— Что она учудила? На печь спряталась за мной подсматривать.

— Дурачок, — прошепелявила страшилка. — Люда ночь за тетрадками просидела, планы уроков составляла. Занятий в тот день у неё в школе не было, вот и прикорнула на печке. А баба Дуся коров доить на ферму ушла. Я и заперла Люду, чтобы поспала немного до твоего прихода.

В те дни в нашу семью постучалась беда. Она пришла повесткой из Тогучинского районного нарсуда, присланной отцу. Мать запричитала, заплакала.

— Вот до чего довели тебя попойки. Всем хотел хорошим быть, со всеми пил, ни одной рюмки мимо рта не пропустил, — кричала мать. — Всем помогал, за то и сдали тебя собутыльники.

— Ерунда… Обойдётся… Не посадят же за две поллитры, — отмахнулся отец.

Он уехал на суд и вернулся через… два года. Судили его за… взяточничество. Давнишний и злейший враг отца — бывшая любовница Таисья Горячева, ярая сельская коммунистка и доносчица написала заявление в… Новосибирский обком КПСС: «Боровлянский лесник раздаёт государственный лес налево и направо за взятки». Первым секретарём обкома в те годы протирал штаны родной брат её мужа Горячев. Он взял «маляву» золовки под личный контроль. Возбудили уголовное дело. Его долго «шили белыми нитками», не находя доказательств взяток, но Горячев звонил, интересовался ходом расследования, давил, и следователи лезли из кожи вон, пытаясь наскрести дерьма. Приезжали в Боровлянку, искали свидетелей получения отцом взяток. Таковых не находилось. Следователи перерыли весь наш дом в поисках денег, драгоценностей и дорогих вещей. К их немалому удивлению и разочарованию кроме затасканного домашнего тряпья, затёртых покрывал и старого батарейного радиоприёмника «Рекорд», ничего не нашли.

Справедливости ради отмечу: ни один боровлянский житель из числа поволжских немцев не дал показаний против отца, начисто отрицая всякие обвинения в его адрес. Зато нашлись–таки в деревне малодушные люди. Земляки Иван Паршуков и Николай Малинкин показали: «…поставили леснику две бутылки водки за то, что дал им спилить несколько сухих берёз на дрова». А кто с водкой к отцу не приходил?! Все! Сидели с ним за одним столом. Вместе выпивали принесённую водку. Сжирали нашего хлеба, сала, мяса, сметаны, масла, яиц, наших пельменей, солений, колбас домашних, блинов, ватрушек, пирогов на значительно большую сумму, чем стоимость принесённой ими бутылки водки. Они были гости в нашем доме. Не за водку отец помогал землякам! Водку гость прихватывал с собой приличия ради. Без бутылки какой у мужиков разговор о житье–бытье? За ней, родимой, в дружеской беседе и договаривались, где сено покосить, где дровишек в зиму припасти, где жердей на забор нарубить.

За две бутылки водки посадили отца. Отомстила Таисия с помощью обкомовской гниды за отвергнутую любовь. Но не отца наказал суд. Пострадала семья. Мать беспрестанно моталась в Новосибирскую тюрьму с передачами для отца. На последние гроши покупала копчёную колбасу. Другую там не принимали. А отец в тюрьме не страдал. Начальник её оказался бывшим сослуживцем из конвойных войск НКВД. Устроил хлеборезом. Должность среди заключённых привилегированная.

В отсутствие отца я помогал матери нянчить малолетнюю сестрёнку Людку, управляться с домашним хозяйством: раздавал корм скотине, чистил в стайках, таскал воду на коромысле из речки: лошадь Волгу отобрали у нас после суда.

— Генадь, ви есть зольдатен, — рано поутру прибежал ко мне запыхавшийся сосед Андрей Веде. — Отшень прошу сделайт пух–пух мой швайн…

Я удивлённо посмотрел на него.

— Стреляйт мой кабан, — пояснил немец. Я опять ничего не понял и только плечами пожал в недоумении. Андрей изобразил мимикой и жестами:

— Вот так: пух–пух! Ви стреляйт! Мой кабан капут!

— Застрелить вашего кабана? — дошло до меня.