Отдохнувшая дружина поскакала назад, к Каменке, оставляя за собой взбудораженное встречей городище.

– Это так ты решил им свою виру заплатить, – предположил Селезень. – Взяли – значит, никаких больше требований к тебе не будет.

А ведь так оно и есть, подумал про себя Дарник.

По мере приближения к родным местам его тревога нарастала. В Липове он никогда особого беспокойства не испытывал: мол, коль скоро с ним ничего плохого не происходит, то и с Маланкой и Бежетью ничего не может случиться. Слишком велико сейчас было его торжество, и не хотелось, чтобы что-то непредвиденное могло его умалить.

Русло речушки постепенно сузилось до ширины в один олений прыжок. Вот уже и знакомая засека, перегораживающая этот олений прыжок. Когда отряд с трудом продрался сквозь засеку и прошел лесом с четверть версты, глазам открылось покинутое людьми селище. Вернее, почти покинутое, потому что возле одной из землянок, принадлежавшей раньше старосте, курился легкий дымок и взахлеб лаял худой песик. Все пространство возле землянки было истоптано медвежьими следами.

Навстречу князю из землянки вышел Тимолай. Он долго не узнавал Дарника, даже когда тот перешел на ромейский язык. Остальные каменцы, по его словам, перенесли свое селище в другое место, здесь стало слишком беспокойно из-за появления многочисленных чужаков. Куда именно, он точно не ведает. Иногда каменецкие женщины его здесь навещают, привозят в обмен на ткани и украшения еду, но к себе не зовут – скрывают свое новое место. Про Бежеть он ничего не знает. Медвежьи следы у землянки – это потому, что уже четвертую ночь сюда приходит медведь-шатун, и отгоняет его Тимолай громким пением молитв.

Разговаривая со своим бывшим наставником, Дарник был удивлен и удручен тем, что им не находится о чем говорить. Ромей безразлично смотрел на хорошо одетых арсов и, казалось, не понимал, что все это может значить, а Дарник стеснялся напрямую сказать, что он стал князем и что это его собственная дружина.

Одарив Тимолая бронзовым подсвечником, двумя десятками восковых свечей, рулоном шелка и тремя ромейскими свитками, оставив ему в землянке запас еды и трех арсов, чтобы они покончили с медведем, Дарник с дружиной поспешно двинулся к своему селищу, уже почти уверенный, что встретит там не меньшее разорение.

Его опасение подтвердилось – землянка на Большом Камне стояла брошенной, правда, дверь была завалена камнями и толстыми сучьями, оставляя надежду, что Маланка сама покинула свое жилище. Теперь предстояло испытать последний удар в Бежети. Ее засека сохранила свой прежний неприступный вид, и даже по руслу ручья с санями пришлось буквально прорубать себе путь топорами и мечами. Поднятый дружинниками шум не остался незамеченным: среди деревьев мелькнули фигуры трех или четырех подростков. Когда отряд приблизился к селищу, за плетнем стояли уже все мужчины – с рогатинами, топорами и охотничьими луками. Смуги Лысого среди них не было, зато была шептуха Верба, она еще издали узнала Дарника и первой выбежала из-за плетня ему навстречу.

Дарник, забыв про княжеское достоинство, живо соскочил с коня и крепко обнял свою вторую мать.

– Дождались, дождались. Я так и знала. Сегодня сон видела про тебя, – горячо говорила Верба.

Осмелев, к Дарнику вышел Смуга Младший с двумя старшими сыновьями. Они остановились в ожидании, не зная, как именно надо приветствовать столь сильно преобразившегося Маланкиного сына. Дарник скользнул по ним узнавающим взглядом и чуть кивнул, как бы позволяя им стоять рядом с собой.

– Где?.. – начал было он и не смог найти нужного слова.

– Идем, идем. Она еще жива. – Верба схватила его за руку, но тут же, смутившись, отпустила.

Дарник в сопровождении десятка арсов пошел вслед за ней, мимоходом узнавая двоюродных братьев и каменецких невесток, которые во все глаза смотрели на него. С остальными арсами остался Смуга с сыновьями, всячески им угождая.

Верба провела Дарника в свою неказистую землянку. Свет, пробивавшийся сквозь бычий пузырь в оконце, позволял едва различать стол, сундуки и топчаны. Пока глаза привыкали со света к дымному полумраку, ворох одеял на топчане возле печи зашевелился, и оттуда донесся слабый вздох. Это была Маланка. Высохшее личико и дрожащие, почти детские ручки ничем не напоминали бывшую победительницу медведей. Дарник содрогнулся от жалости и отвращения.

Осмысленный взгляд тяжелобольной матери остановился на нем.

– Кто ты? – спросила она, узнав сына.

Он понял ее вопрос.

– Я липовский князь, я всех побеждаю, у меня четыре жены и два сына. Ты мать князя, я приехал за тобой.