"Фактически класс, эксплуатирующий русский пролетариат (и который, возможно, проявится в свете дня очень скоро) сегодня состоит из двух очевидных исторических форм: международный капитализм и олигархия, доминирующая изнутри и от которой зависят крестьяне, торговцы, обогатившиеся спекулянты и интеллектуалы, которые быстро приобрели самые большие выгоды".

Вся статья демонстрирует интернациональную перспективу Бордиги и значение, которое он придавал политическому фактору, т.е. способности пролетарского государства применять меры, направленные на развитие основ социализма. Возвращаясь к правящему классу, он характеризовал его как касту скрытых предпринимателей. Он также говорил и о бюрократии, но он никогда превращал его в определяющий слой или, как Шолье, в правящий класс. И всё же, трудности, через которые он пытался раскрыть существование этого класса, явно присутствовали всегда. Ему приходилось вмешиваться в дебаты о социальной природе СССР, в котором некоторые видели государственный капитализм, в котором государство было всемогущим и могло управлять капиталом, а другие видели в нём бюрократический капитализм (Шолье, Socialisme ou barbarie № 2), и о роли СССР в игре международных сил. Большинство "левых" революционеров размещало СССР в центре контрреволюции, потому что государственный или бюрократический капитализм был, по их мнению, гораздо более могущественной формой господства, высшей стадией капитализма, чем всё, что было возможно в Западной Европе или США.

Бордига в ответ начал писать черновик «Собственности и Капитала»⁹, в котором содержались фундаментальные элементы объяснения, прояснявшие будущее, как русского, так и западного общества, граничившее с простыми повторениями из Ленина. В главе «Современная тенденция предприятия без собственности, ассигнований и концессий», он рассматривает вопрос, который позже он поднимает в Экономической и социальной структуре сегодняшней России¹⁰, он утверждает:

"У современного государства никогда не было реальной экономической деятельности, которую оно всегда делегировало путём ассигнований и концессий капиталистическим группам"¹¹.

Здесь мы видим утверждение позитивной критики концепций государственного капитализма и бюрократии-класса. Это объясняется в главе «Экономический интервенционизм и управление как господство капитала над государством»:

"Речь идёт не о частичном подчинении капитала государством, но о полном подчинении государства капиталу"¹².

Наконец он анализирует этапы трансформации России после 1917-го, где он рассматривает вопрос правящего класса в России:

"Большая трудность в определении физической группы людей, из которых состоит эта буржуазия, сформировавшаяся не спонтанно и в той мере, в какой она сформировалась при царизме и уничтожена после 1917-го, заключается в факте демократического и мелкобуржуазного мышления, которым наши господа и хозяева рабочего класса были заражены в течение многих лет".¹³

Значит, следовало понимать, кто представляет капиталистические экономические интересы. Ясно, что Бордиге пришлось бы прийти в противоречие с подобным буржуазным способом мышления в его архаичной (т.е. демократической) форме: всё, что существует и проявляется должно быть представлено, требуется посредничество между вещью и теми, кто рассматривает её, а именно делегирование существования тем, кто должен изучать и утверждать это существование. Для Бордиги, фундаментально антидемократического человека, посредничество не обладало никаким значением. С другой стороны, бюрократия должна была заполнить собой пробел для всех тех, кто занимался Россией. Бордига показал, что, наоборот, бюрократия зависела от бизнесменов:

"…буржуазия, которая никогда не была кастой, но появившаяся в защите прав мнимого и всеобщего равенства, становится "сетью сфер интереса, которая утверждается в клетке каждого предприятия", в той мере, в какой буржуазные предприятия становятся кадровыми, анонимными, и, наконец, "общественными" коллективами. Персонал подобной клетки крайне разнообразен. Это больше не собственники, банкиры или акционеры, но всё больше и больше спекулянты, экономические эксперты и бизнесмены. Одной из характеристик развития экономики является то, что привилегированный класс обладает всё более изменяющимся и текучим человеческим материалом (нефтяные шейхи, которые были управляющими и снова станут таковыми). Как во все эпохи, подобная сеть более или менее заметных интересов и людей обладает отношениями с государственной бюрократией, но сама не является бюрократией, она обладает отношениями с "кругами политиков", но не является политической категорией. При капитализме подобная сеть является в первую очередь "международной" и сегодня уже нет национальных буржуазных классов. Есть национальные государства мирового капиталистического класса.

Сегодня русское государство является одним из них, но с определённым, исторически уникальным происхождением. Фактически, это единственное государство, появившееся из единства двух революций при политической и повстанческой победе. Оно стало единственным отвернувшимся от второй задачи, но оно всё ещё не выполнило первую: превращение России в регион меркантильной экономики (с глубокими последствиями для Азии)".¹⁴

Касаясь роли России в мировом масштабе, Бордига утверждал, что центром контрреволюции являются США, а не СССР. США могут действовать сами или через ООН, и в своей полемике с Даменом¹⁵, он предлагает следующую шутку, для того, чтобы объяснить себя:

"..давай уберём Усача (т.е. Сталина) из Москвы и, для того, чтобы ни над кем не насмехаться, заменим его Альфой (т.е. Бордигой). Трумэн, который уже продумал эти вопросы, прибудет через пять минут".¹⁶

Бордига считал основной победой контрреволюции тот факт, что сталинисты объединились с США во время войны 1939–45 гг. СССР были куплены американским долларом. Он считал, что то же самое случится с Китаем во время корейской войны.

Всё это было озвучено в форме тезисов на встрече Интернационалистической Коммунистической Партии в Неаполе, см. «Уроки контрреволюций, двойных революций, капиталистической революционной природы русской экономики» (1951). Для некоторых это стало скандалом; как можно было использовать прилагательное «революционный» по отношению к СССР в 1951-м? Бордига повторяет это в «России и революции в марксистской теории»; для него существовали разные революции, отличавшиеся (когда Бордига это писал) от той, которую мы должны реализовать: от коммунистической революции. Поскольку она не реализовывалась и особенно, поскольку не было никаких признаков её приближения, (для Бордиги) было очевидно, что распространение КСП на Россию и Азию было революционным феноменом, как Маркс говорил об этом в 1848-м в отношении Европы.

Однако если рассматривать то, как русская революция, по определению смогла лишь дать толчок появлению КСП, теперь следует описать характеристики нынешнего русского общества и правящего класса. Если вопросы появляются вновь и вновь, это потому что анализ не коснулся основной точки развития капитала и не коснулся самых недавних тенденций. Вот почему Бордиге пришлось вернуться к Марксу для того, чтобы описать русский феномен.

"Только видение, забывшее материализм, позволяет себе отклоняться, когда не видит "личность" индивидуального капиталиста перед собой. Капитал был внеличностной силой, начиная с молодого Маркса. Детерминизм без людей не имеет смысла, это правда, но люди являются инструментом, а не мотором"¹⁷.

Фактически, дебаты шли об определении капитала. В «Убийстве мертвецов» он вспоминает, что Маркс характеризует КСП производством прибавочной стоимости и жадностью до прибавочного труда ("Ненасытный аппетит к прибавочному труду" в I томе Капитала¹⁸). На этой основе он рассматривает "новинку госкапитализма":

"Когда постоянный капитал начинает фигурировать как ноль, начинается гигантское развитие прибыли. Это всё равно, что говорить, что прибыль предприятия остаётся, если капиталист избавлен от обузы поддерживания постоянного капитала.

Эта гипотеза является реальностью современного госкапитализма. Передача капитала государству означает, что постоянный капитал равняется нулю. Ничего не меняется в отношениях между предпринимателями и рабочими, поскольку они зависят лишь от величины переменного капитала и прибавочной стоимости.