Разумно в таких случаях воздержаться от комментариев. Конечно, Гусинский был не прав: не к тоталитаризму двигался режим Путина, а всего лишь к цезаризму, в который на наших глазах превращалась привидевшаяся его наставнику утопия «обновленной демократии» (как все временное в России, переходный период грозил превратиться в перманентную государственность). Однако так промахнуться, глядя в глаза российскому Цезарю, который уже установил национальную диктатуру, раздавив «жирондистскую анархию», и вдобавок в гробу видал американскую «формальную демократию»! Впрочем, у Путина была хорошая школа, профессиональный все-таки вербовщик КГБ.
К тому же он помнил завет наставника: выиграть время, чтобы доказать превосходство «обновленной демократии». Возможно, и сам в это превосходство верил. Во всяком случае, над вполне современной экономической стратегией у него в это время работал Центр стратегических исследований, возглавляемый Германом Грефом, куда входили такие светила либеральной экономики, как Егор Гайдар, Алексей Кудрин. Андрей Илларионов, Владимир Мау. Ревизовали налоговую базу, систему государственных доходов, создавали гарантии для иностранных инвесторов, для мелкого и среднего бизнеса. Революция Гайдара, наконец, заработала. В первый же год путинского цезаризма рост ВВП составил 10 %!
Реваншисты
Но помнил Путин и второй завет наставника: любой ценой не допустить к власти свирепую правую тиранию. А правые (реваншисты) после расправы с «жирондистской анархией» уже видели в нем своего человека в Кремле. Первое разочарование они испытали по поводу того, что в группу Грефа не был включен их экономический гуру Сергей Глазьев. Но настоящее разочарование ожидало их после 11 сентября 2001 года, когда самолеты, угнанные исламскими экстремистами, врезались в башни-близнецы Нью-Йорка, похоронив под обломками тысячи ни в чем не повинных людей. Для реваншистов тут и вопроса не было, кому в трагический момент Россия должна протянуть руку помощи-жертвам или убийцам… Разумеется, убийцам!
Те же приютившие убийц из «Аль-Каиды» исламские экстремисты, что еще за неделю до ответного удара американцев угрожали из Афганистана южным границам России, тотчас обратились для реваншистов в любезных сердцу союзников. «Общество не желает войны с талибами, — объяснял Проханов, — оно симпатизирует им. Они все больше приобретают оттенок мучеников, стоиков… А их лидер мулла Омар превращается во второго Милошевича». Вторил ему, как мы помним, авторитетнейший в ту пору идеолог реваншизма Александр Панарин: «Америка не должна получить русской помощи, никакой помощи от славян, как бы ни настаивали на этом либеральные компрадоры». И сурово предостерегал: «Те, кто будет сейчас игнорировать национальную точку зрения русских, те рискуют своим политическим будущим».
Нет сомнения, что адресовано это было Путину, который, как мы помним, был первым из иностранных лидеров, кто предложил Америке помощь, да еще и воскликнул в минуту скорби: «Американцы, мы с вами!» Оказалось, что путинский цезаризм был, как и положено преемнику Ильина, национал-либеральным, «гибридным». Могли ли после этого реваншисты не рассматривать поведение Путина как акт предательства, даже если еще за месяц до этого видели они в нем «нового Иосифа Сталина»?
Заключение
Я не знаю, как все это объяснить, если сбросить со счетов предложенную здесь идейную реконструкцию поведения раннего Путина. Очевидно, что и Гусинский в своем Обращении из тюрьмы, и Проханов в своем «Завтра», и даже Жан Тириар, если еще помнит читатель наставника Дугина из Приложения к третьей книге (тот категорически утверждал, что «Ельцин — это Керенский, за ним обязательно придет Сталин»), — все они ошибались. Все одинаково мыслили стереотипами, линейной проекцией прошлого. В действительности до самого 2011-го Путин оставался верен заветам своего идейного наставника. И в результате вел страну не к тоталитаризму, не к новому Сталину. Вел он ее — и привел — к цезаризму.
Глава 5
ЭТО КОНЕЦ? ИЛИ ВСЕ ЕЩЕ ВПЕРЕДИ?
Спектакль окончен»-так вспоминал бывший глава президентской Администрации Александр Волошин свои слова, сказанные Березовскому после его последней встречи с Путиным в сентябре 2000 года. Тогда эти слова означали всего лишь эпитафию независимому российскому телевидению. Полтора десятилетия спустя они звучат не только колокольным звоном по независимым СМИ в эпоху Путина. Послушать, скажем, Радзиховского (и его многочисленных комментаторов на «Эхе Москвы») — звонит колокол по России. Она, говорят нам, безнадежно откатилась в XIX век, во времена Николая I с его Православием, Самодержавием и Народностью — и пути вперед нет. Спектакль окончен. «Не надейтесь!»
Под «спектаклем» теперь имеется в виду, конечно, неожиданно бурный и массовый всплеск надежд, мечта о новой, Европейской России, очаровавшая вдруг страну в конце 1980-х — начале 1990-х. То было, объясняют нам, лишь временное помешательство, нечаянное отклонение от чугунной самодержавной оси Русской идеи, последний стон умирающей страны. Забудьте о нем, здоровее будете.
Мой читатель не удивится, что у меня с этим взглядом проблема. В конце концов, я пишу сейчас завершающую книгу популярного (в смысле не научного) четырехтомника, который так и называется — «Русская идея. От Николая I до Путина». И кому, как не мне, знать, что точно такое же настроение окончательной безнадежности («кончилась Россия») царило в стране и во времена нескончаемого, как тогда казалось, николаевского царствования.
Тем более что конца ему и впрямь не было видно (Николай умер всего лишь 59 лет отроду). До такой степени невозможно было тогда поверить, что кошмар с его смертью кончился, что усомнился даже знаменитый историк Сергей Михайлович Соловьев. «С 1855 года пахнуло оттепелью; двери тюрьмы начали отворяться, — писал он, — свежий воздух производил головокружение у людей к нему не привыкших. И никто не знал, что будет, не ведут ли нас в какую-нибудь еще тюрьму?» Стоит ли напоминать, что схожее настроение было и при Сталине, который правил пусть и не так долго, как Николай, но все же целое поколение? И даже при Брежневе оно было, хоть и просидел он на троне поменьше обоих предшественников. Я ведь весь этот ужас описывал, я знаю.
И самое любопытное, описывал я и «спектакли», то есть точно такие же временные помешательства, по Радзиховскому, которые неизменно возникали и после Николая (тогда это называлось Великой реформой), и после Сталина («оттепель»), и после Брежнева («перестройка»), И такие же всплески надежд описывал, и такие же мечты, как в конце 1980-х. Могу ли я, спрашивается, после этого поверить, что именно сейчас «спектакль окончен»? То есть в окончательный приговор России? Могу ли я в это поверить после того, как написал еще и вполне научный трехтомник «Россия и Европа, 1462–1921», из которого следует, что «спектаклями» этими пронизана ВСЯ полутысячелетняя история русской государственности?
Все еще осложняется (совсем запутывается) тем, что неясно, кто этот роковой откат к николаевским временам затеял — Ельцин или Путин? Большинство иностранных авторов и многие, как мы еще увидим, отечественные склоняются к тому, что откат начался с Ельцина. Особенно настаивает на этом молодой британский журналист Бен Джуда, бестселлер которого (Fragile Empire, 2013) я уже упоминал. Доходит он даже до утверждения, что «первый срок правления Путина между 2000-м и 2004-м вообще ему не принадлежит, был целиком сформирован Ельциным» (р. 36).
Все это, начиная с Радзиховского и кончая мистером Джуда, до такой степени противоречит всему, что я пишу, что не оставляет мне иного выхода, я обязан ввязаться в
Вынужденный спор
Да, м-р Джуда и краем уха не слыхал об Иване Ильине, о существовании Карамзина знает лишь потому, что его цитировал Сергей Довлатов, а идейной преемственности, как, впрочем. и многие мои читатели, и представить себе не может. Короче, история России для него — темный лес. Отчасти поэтому он позволяет себе такие лихие виражи, как то, что «первые шесть месяцев путинского президентства были полностью поглощены Северным Кавказом» или что «Путин был исключительно президентом войны, так же, как Джордж Буш после 11 сентября» (рр. 37–38), а «все остальное» передоверил он Касьянову. Так понял он Касьянова, когда тот ему сказал, что в экономические реформы Путин не вмешивался. А то, что «остальное» включало и разгром федерации, и удушение независимых СМИ, иначе говоря, — установление в России цезаризма, м-ру Джуда в голову не приходит.
Не приходит, думаю, не случайно. Ведь он уверен, что «Путин унаследовал от Ельцина и персонал, и повестку, и войну» (р. 36). Но тогда получается абсурд. Если «повестка» Ельцина действительно включала лишение регионов самоуправления, а СМИ — независимости, то каким же образом уцелели они до самого 2000 года? Неужто Ельцину не хватило для своей «повестки» целого десятилетия и пришлось делать это руками Путина? Но это, конечно, доказательство косвенное. Не поверит ему м-р Джуда. Нужен живой пример, который не оставил бы места сомнению, что никакой такой «повестки» у Ельцина не только не было, но и быть не могло.