– Ну, кое-чего мы узнали, – не очень решительно подал голос Скоморох.
– Для этого даже из Киева выезжать не потребовалось бы, – мрачно отозвался Ерофей. – Потолковать добре с приезжими купцами, и все дела.
– А времени мало, сдаётся мне, уже изведыватели византийские нами интересоваться стали, – снова продолжил Молчан, – видать, учуяли что-то. Убираться нам пора подобру-поздорову, пока не взялись крепко.
– Совсем как тогда у нас с тобой, брат Молчан, в Итиле. Может, мне и с византийскими изведывателями поскоморошничать, как тогда с хазарскими? Ведь тот хазарин в лисьем малахае упредил нас про грядущую резню наших купцов, – окунулся в воспоминания Скоморох.
– Ага, теперь снова у меня денег просить станешь, чтобы раба купить? – припомнил ему Молчан.
Все дружно поглядели на Ерофеича.
– Мы лучше его за какую матрону местную выдадим: и нам прибыль, и для изведывательского дела выгода будет! – хохотнул Скоморох и снова стал серьёзным. – Вот бы нашего с тобой, Молчан, знакомца проведать…
– Какого такого знакомца? – спросил Ерофей-старший, переводя взгляд на быстрого изведывателя.
– Был такой греческий воин, которого воевода Ольг по моей просьбе после побоища с хазарами пощадил.
– Полидорус, – припомнил Молчан. – Только он тогда в безысходности был от смерти своего стратигоса, а теперь, дома, кто знает, как себя поведёт.
– Верно Молчан речёт, – поддержал Ерофей, – выдаст тебя тот грек, да на этом ещё и заработает, не хватало нам к обычной слежке ещё и прямого доноса.
– Опасение есть, – тряхнул упрямо головой Скоморох, – да только вся наша служба риск сплошной. Грек дал обещание помочь мне, как я ему помог, только как и где его найти?
– А может, и нет его давно, помер или уехал куда, – с сомнением протянул Молчан, – ведь столько лет прошло.
– Идёт кто-то! – тихо предупредил «купец».
Незнакомый человек лет пятидесяти с кнутом в руке, схожий видом с пастухом, неспешно подходил к расположившимся на морском берегу русам. Он был одет в рубаху греческого вида и холщовые порты. Сшитая из козьей кожи и грубого холста сума висела через плечо у левого бедра.
– Будьте здравы, люди добрые! – молвил незнакомец на словенском с особенным выговором. Он остановился перед сидевшими на округлых морских голышах русами и внимательным, но, как показалось изведывателям, равнодушным взором окинул их всех, отчего-то остановившись на Скоморохе.
– И тебе здравия, чего хотел? – на правах старшего ответил подошедшему Молчан, отметив про себя, что такие пустые очи чаще всего бывают у людей после великой беды либо у наёмных убийц, которые выжгли в себе всё человеческое и осталась только крепкая снаружи, но пустая внутри кожура.
Незнакомец меж тем принялся расстёгивать свою потрёпанную пастушью суму. Ерофей, быстро поднявшись, как-то враз очутился ошую от незнакомца, делая вид, что любуется морским простором, Молчан нащупал рукоять ножа на поясе, Ерофеич сделал то же. Море всё так же размеренно лизало округлые голыши, вечернее солнце укрощало свою дневную ярь и смягчало тени, но этого никто из русов уже не замечал: все взгляды были прикованы к незнакомцу. Вот его загорелая жилистая и мозолистая рука опустилась в суму и извлекла нечто завёрнутое в кусок пёстрой восточной ткани. Незнакомец, так же молча, начал было разворачивать принесённое, но, видимо ощутив напряжение окружавших его людей, просто положил свёрток перед Скоморохом.
Шустрый изведыватель ловко развернул тряпицу и от изумления замер. Перед ним лежал знакомый греческий кинжал. Скоморох перевёл взгляд на свой пояс, извлёк из висевших на нём ножен клинок и вложил в них красивый кинжал. Оружие село как влитое, и все увидели, что узор на ножнах и рукояти кинжала один и тот же.
– Откуда это у тебя? – сиплым от волнения голосом спросил Скоморох.