– Милая! Любимая! Одну тебя люблю! Всегда любил! Никого другого так и не смог полюбить, хотя старался!

Понятно, что, как только он поставил меня на ноги, мы слились в таком страстном поцелуе, какой моему бедному Саше Сычеву и не снился.

– Ленечка, Ленечка, чуть с ума не сошла без тебя, – твердила я ему, пока он стаскивал с меня одежду. – Только ты мне нужен! Один! Навсегда!!!

Мы провели в постели два дня. Когда я прошмыгивала в ванную, Елизавета Семеновна с Сергеем Ивановичем бросались в свою комнату и утаскивали за собой Ленечкину сестру Любашку, чтобы только не помешать мне, или изо всех сил старались сделаться незаметными, почти невидимыми. Просыпаясь за полдень после бурной ночи, мы обнаруживали у дверей поднос с едой.

– Мама старается, – смеялся Ленечка. – Они с отцом уж и не чаяли, что я смогу с кем-нибудь после… ну ты понимаешь…

Я понимала. И все-таки спросила:

– Ну а ты как? Успокоился… немного?

– Что значит, успокоился – не успокоился? – вздохнул Ленечка. – Разве моим спокойствием вернешь Наташу? Никогда себе не прощу! Мне нельзя было жениться на ней! Нельзя! – Он посмотрел в мои глаза. – Ты ведь тоже понимаешь, что нельзя было! Мы ведь…

– …предназначены друг для друга, – продолжила за него я.

– Теперь и ты это поняла?

– Теперь поняла…

– Ты выйдешь за меня замуж?

– Я выйду за тебя замуж!

– Давай жить здесь! Родители будут только рады!

– А Любашка?

– Потерпит Любашка, никуда не денется! Она все равно целыми днями в библиотеке пропадает!

Я показала на большой портрет Наташи, который висел на стене, и сказала:

– Я не смогу жить рядом с ней…

– Но ты ведь смогла рядом с этим портретом… спать со мной…

– Я не в силах была удержаться, потому что истосковалась по тебе, но каждый день… смотреть ей в глаза не смогу.