– Наверное, это и есть дружба!.. Смотри, он возвращается!

Вдали показалась высокая черная фигурах длинными белыми волосами.

– Идем обратно! – только и сказал раввин, поравнявшись с часовыми.

Они молча покинули кладбище и вернулись в дом, где по-прежнему горели свели. Откуда-то из складок своего просторного одеяния Иегуда Лива извлек сверток и развернул на столе верхнее грубое серое полотно, потом – нижнюю тонкую белую ткань. И перед ним появилась священная пектораль – точно такая, какой ее видел Морозини за два года до этого в руках Симона Аронова. С той единственной разницей, что теперь недоставало всего одного камня, одного-единственного в четырех рядах оправленных в золото кабошонов. Три других – сапфир, алмаз и опал – были возвращены на свои места, и Альдо, не без волнения склонившись над драгоценным украшением, погладил пальцем звездный камень, который некогда носила его мать...

– Теперь дайте мне ожерелье, – сказал Лива. Он успел принести кожаный мешок с инструментами, разложил их перед собой и занял свое место в кресле с высокой спинкой.

Пальцы раввина быстро задвигались, очень осторожно освобождая рубин от оправы. Затем, положив камень на ладонь, Лива перенес его на раскрытый свиток Торы, и Морозини почудилось, будто рубин сверкает ярче обычного, словно защищаясь от чего-то.

После этого великий раввин простер над ним обе руки и стал произносить непонятные слова: по тону его голоса можно было догадаться, что он отдает приказания. И тогда произошла странная вещь: огненные вспышки понемногу стали гаснуть, ушли вглубь, и, когда Лива убрал руки, рубин был всего лишь красивым темно-красным камнем, поблескивавшим в слабом свете свечей. Великий раввин снова взял его в руки.

– Вот и все! – проговорил он. – Отныне он никому не причинит зла, и я верну его на пектораль. Посмотрите в этом шкафу, – прибавил он, указывая на странный буфет, – вы найдете там испанское вино и бокалы. Наливайте себе, садитесь и ждите!

– Зачем нам ждать? – спросил Альдо. – Теперь все в порядке, и пектораль в вашем распоряжении. Я полагаю, для нее это лучшее место?

– Нет. Не таким образом должно исполниться предсказание. Кто-то должен доставить ее на землю наших предков. Это сделал бы Симон Аронов. Прими, Всевышний, его душу! Вы посланы им, князь Морозини, и, раз его больше нет с нами, на вас возлагается обязанность вернуть пектораль на родину!

– Но кому ее передать?

– Я позже вам объясню. А сейчас не мешайте мне работать!

Не смея возразить великому раввину, но и не смирившись, Альдо взял из рук Адальбера протянутый ему стакан, одним глотком его осушил, потом наполнил снова. Какое-то время друзья молча ждали. Наконец Видаль-Пеликорн решился нарушить тишину.

– Нельзя ли задать вам несколько вопросов? – спросил он. – Или вам это помешает?

– Нет. Можете говорить. Что вам хотелось бы узнать?

– А почему бы вам самому не поехать в Святую Землю?

– Потому что я должен оставаться здесь, а еще потому, что со мной пектораль может снова оказаться в опасности. Она должна попасть в надежные руки. Богатый, знатный и с хорошими рекомендациями иностранец будет куда лучше принят англичанами.

– И вы думаете, что, когда пектораль вернется на родину, евреи со всего мира начнут туда переселяться?

– Кое-кто, наверное, поедет сразу, но массовое переселение начнется позже... лет через двадцать. Пока что мои собратья прочно обосновались в различных странах. Многие из них богаты и счастливы. У них нет ни малейшего желания бросать все ради неустроенной жизни первых поселенцев. Чтобы они на это решились, их должна гнать беда, великое несчастье, которого никто и ничто теперь не сможет отвратить, потому что оно уже надвигается.

– Но ведь Симон говорил, – вмешался Морозини, – что, если мы достаточно быстро восстановим пектораль, Израиль может быть спасен?