Голос оборвался – Самохвалов, вызвав огонь на себя, полоснул короткой очередью по рации и начал рвать вынутое из кармана письмо с фотографией. Рядом кто-то уничтожал радиотаблицы и карты…

…Когда после артналета боевики все же ворвались в ротные окопы – признаков жизни там уже никто не подавал. Майор Самохвалов, с полузасыпанными ногами, лежал, привалившись к пустому цинку.

Кто-то из боевиков, горстями сгребая стреляные гильзы, швырял их в мертвое лицо, истерично визжа:

– На, собака, жри, жри!

А потом он несколько раз выстрелил Самохвалову в лицо – духу показалось, что мертвец улыбается…

…Ровно в шесть утра на «тарелочке» заиграла мелодия гимна – старого, советского гимна. Никто не удивился – это играли Левкины часы-«луковица», доставшиеся ему от деда, закончившего Великую Отечественную офицером. Часы были наградные – еще той эпохи, но ходили исправно. Гимн выслушали молча, а потом Числов сказал:

– Ну вот, пацаны, уже почти утро… Скоро рассвет – и мы весну увидим. И все нормально будет – раз зиму пережили… Да, Родионенко… Я тебя поздравляю… Кореш твой – Азаретян просил тебе подарок передать… Держи…

Числов протянул Веселому пачку «Космоса», которую тот немедленно открыл и пустил по кругу… В пачке стало всего на пять сигарет меньше. Они не успели докурить – духи полезли снова, одновременно почти со всех сторон. По «тарелочке» били автоматы, пулеметы, гранатометы и минометы… Ответный огонь был редким, но он был…

…Четыре одновременно вздыбившихся по углам периметра развалин разрыва очертили жизненное пространство оборонявшихся – всех, кто остался от роты. «Тарелочку» держали четыре десантника – по одному на каждую сторону света:

– старший лейтенант Панкевич, постоянно что-то бормотавший и уже почти ничего не видевший, но все равно стрелявший из автомата;

– угрюмый рядовой Мургалов, по прозвищу Маугли, в неуставных черных перчатках и со снайперской винтовкой погибшего сержанта Николаева;

– наконец по-настоящему развеселившийся рядовой Родионенко (он же – Веселый), бивший из своего автомата одиночными и комментировавший каждый выстрел с внезапно прорвавшейся футбольной терминологией: «Эх, на стакан бы ниже – и в „девятку“!»;

– капитан Числов, новый командир роты, с ручным пулеметом и маленьким замусоленным образком в ладони…

…Наверное, кто-то из них все же «увидел весну» при солнечном свете. Потом несколько пленных боевиков – те, что были ранены на подступах к «тарелочке», – на допросах показали, что, когда уже совсем рассвело, в развалинах еще кто-то огрызался короткими, очень экономными очередями из пулемета…

…Основные силы подошли к десяти утра. С федералами почти сразу же прибыли и местные – с подводами, чтобы увозить мертвые тела. Когда стали считать – их оказалось за пятьсот. Точную цифру никто так и не узнал – все данные разнились. Прорвавшихся боевиков долго преследовали, и через четверо суток многие из них сдались.

…Хамзата тоже вывезли – как мертвого, но он оказался еще живым. Он очнулся через несколько дней в незнакомом пустом доме – в одних кальсонах. Шатаясь, встал и вышел из дому. Слева – под пронзительно синим небом уходила дорога в горы. Справа – внизу стоял блокпост ВВ. Хамзат упал прямо – лицом вниз…

…Полковник Примаков прилетел на перевал Исты-Корт на «вертушке» лишь к полудню 1 марта – как раз когда нескончаемые вереницы подвод вовсю уже вывозили тела. Александр Васильевич видел многое, но тут его пробрало – до нутра. На перевале было много каких-то людей – медиков, каких-то гражданских, ходили и несколько прокурорских… У одного из них полковник Примаков спросил:

– Неужели никто… неужели никого в живых не осталось?

Прокурорский неопределенно пожал плечами и нехотя ответил:

– Не знаю… Вроде там пару-тройку нашли каких-то «трехсотых»… Медики чего-то суетились…