Да что же вам нужно, черт возьми! Улыбаюсь – черствый, не улыбаюсь – злой. Каким вы хотите меня видеть? Каким я должен быть?
Я стал избегать дневных животных и, как и положено квокке, стал выходить из дома только по ночам. Я пытался понять, почему звери так отчаянно верят в то, что видят перед собой и совсем не замечают липучку, которую видно, стоит глянуть на нее сбоку. Отчетливо – посмотрите с той стороны! Я ведь всегда, порой даже через силу, старался улыбался, чтобы помочь, чтобы поддержать. Ведь если рядом с теми, кому тяжело, есть хоть кто-то, кто верит в лучшее, все обязательно сложится замечательно! Но стоило бросить улыбаться, меня перестали не считали черствым и бесчувственным, зато решили, что я – злючка. Так что мне делать?
Лапкой я нащупал давно оставленную в глубине сумки улыбку на липучке и все для себя решил. Только самый смелый сумеет улыбаться даже тогда, когда столкнулся со всеми горестями мира, и мне, квокке, нравилось быть смелым. Ну и пусть не видят маску – ну и пусть. Зато никогда не смогут узнать, как больно мне может быть на самом деле. Зачем им моя боль? Я лучше помогу им справиться с их болью. А мою доверю только тому, кто заметит зацепившуюся за шкурку липучку. Я знаю точно: улыбаться – лучше чем не улыбаться.
Я вернул улыбку на липучке в сумку и улыбнулся отражению в луже.
– Умничка мой любимый! – услышал я родной голос
– Мама? Где ты была?
Мама улыбнулась
– Я все вижу, мам. Расскажи мне правду
Мама отлепила улыбку от мордашки и рассказала, как ее чуть не загрызла лиса, но как отчаянно она боролась и старалась выжить, чтобы еще хоть раз увидеть «любимого сыночка» – меня. Рассказала, как наблюдала за моими ночными прогулками, как больно ей было смотреть на мою боль и как сильно она не хотела добавлять мне еще и своей боли. Ведь я привык видеть ее улыбающейся – она не хотела быть для меня другой: ослабшей и умирающей. Вернулась она только тогда, когда окончательно окрепла.
– Да я бы все отдал, чтобы быть с тобой все это время. Мы столько потеряли, мам!..
Она пообещала, что больше никогда так надолго меня не покинет и улыбнулась. Мне нравилась ее улыбка. Настоящая.
Да, лучше улыбаться, чем не улыбаться, – и я вытряхнул из маминой сумки все улыбки на липучках и зарыл в самую глубокую яму. Свою я оставил в сумке. Я знал, что все равно всегда буду улыбаться. Так что – не судите квокку по улыбке.
Червячок сомнения
Она жила в уютной подземной норке вместе с кротом. Им было очень хорошо вместе: она добывала зёрнышки к завтраку и ужину, он готовил для неё вкусные лакомства. Они были вроде счастливы и, казалось, всем довольны.
Однажды, когда в поисках чего-нибудь вкусненького, мышка рыла очередную подземную тропку, она заползла так высоко к поверхности, что случайно запустила в их с кротом домик лучик солнца. Крот так испугался, что тут же заложил щёлочку мощным камнем и попросил больше никогда и ни за что не впускать солнце в их жилище.
– Солнце – зло. Оно больно кусается и выжигает глаза, так что лучше всего жить в темноте – так и знай, – сказал крот и уполз обратно, готовить ужин.
Мышка всегда и во всём слушалась крота, но сейчас, когда солнце проникло в их норку, она случайно дотронулась до его луча, и почувствовала какое-то нежное тепло, проникающее в самую душу. Ей как будто даже захотелось улыбнуться, хотя она никогда не умела этого делать и даже не знала, что это такое. Она не поверила, что приятное прикосновение может делать больно. И она отправилась к червячку сомнения, который жил по-соседству.
Они долго говорили. Точнее как: мышка – говорила, а червячок внимательно слушал. Когда она закончила, червячок ей сказал:
– Что для одних – радость, другим может причинять боль. Ты не должна жить чужим счастьем. Найти своё и пусть оно будет с тобой всегда.
Мышка пришла домой и рассказала обо всём кроту. Тот рассвирепел и сказал, что мышка – неблагодарная. Он столько лет оберегал её от опасности, а её вечно манит в самое пекло.