Первая ночь «в хоромах» прошла у Осипа в обнимку с бессонницей. За ночь Брамс обследовал всю квартиру, посидел в «писательском» кресле, включил компьютер, к его удивлению, он ни на волос не забыл, как им пользоваться, помнил и расклад клавиатуры, правда, операционная система оказалась незнакомой, но и в ней Осип Емельянович довольно быстро разобрался.

Но больше всего Осипа Емельяновича поразил бар Фарберга – это немыслимое многообразие и фантастическая разнокалиберность, такого ни в одном магазине не найдёшь. Брамс только полчаса читал названия различных напитков, от золота и серебра этикеток рябило в глазах. Какая мысль в этот момент могла прийти в голову человеку, в течение последних двух-трёх лет ежедневно «стрелявшему» мелочь у прохожих, чтобы купить на завтрак бутылку самой дешёвой водки и кусок колбасы? Всё верно: именно она первой и застучала изнутри по темечку.

«Ну, шкалик-то можно, наверное, пропустить? Что сказал Константин Евсеевич? Не стесняйся, Осип, мол, квартира в твоём распоряжении… Стоп! А с другой стороны, хозяин обо всём рассказал – об одежде, ботинках, компьютере, домработнице, водителе, кабинете, а вот об этом, – Брамс, – повёл рукой перед стеклянной дверью бара, – ни слова. К чему бы это? А вдруг это какая-то исключительная коллекция? Будет тебе потом шкалик. Из-за двухсот граммов какой-то вонючей жидкости испортишь себе всю карьеру. Вот, к примеру, что это за напиток? – Осип Емельянович осторожно вынул из шкафа бутылку. – Название незнакомое – «Diva». Ага, водка. Шотландия? Что за чертовщина? Разве в Шотландии могут делать водку? Там же эти как их… виски сплошные. Нет, ребяты-демократы, вашу водку я бы пить не стал. Мы же не варим ваши виски, с чего это вы решили сварить наш национальный напиток? Так-так-так, а это что? Ну, тут согласен, это ваше – буржуйское, читали, знаем, пираты ваши жрали эту бурду – ром “Wray&Nephew“. Где родилась эта бутылочка? Ух ты – на Ямайке. Да, точно это не просто бар, это коллекция. Вон смотрю, тут и шампанское, и ликёры, а вот и виски. Пожалуй, не стану здесь ничего брать. Знаю я этих коллекционеров, имею опыт. Однажды ещё в школе, я побывал в гостях у одноклассника, он называл себя… дай бог памяти, этим как его… фанери… нет, фа… а, вспомнил – фалеристом. Это человек, коллекционирующий значки. Был грех, стырил я у него маленький значок с изображением эмблемы футбольного клуба «Спартак». И что вы думаете? Значков у него миллион, вся стена ими увешана – три простыни. И, несмотря на такое несметное количество, на следующий день одноклассник закатил мне скандал, и я был вынужден вернуть ему этот злополучный значок, придумав красивую отговорку: мол, просто примерил на майку, что-то отвлекло и я забыл снять, не волнуйся, сегодня после школы пойдём ко мне и я верну. Да я и сам хотел принести в школу, но утром торопился и забыл. Конфликт был исчерпан. Вот какие бывают случаи с коллекционерами. Нет-нет, не стану рисковать. Приедет Константин Евсеевич через три года, окинет взглядом свой шкафчик и скажет: что же ты, Ося, алкаш беспробудный, выжрал бутылочку ямайского рома или пузырь шотландской водки? Точно, никак нельзя опозориться. Лучше сходим в магазин, купим бутылочку «Столичной» или «Московской», на крайний случай, можно в честь Нового года и подороже чего взять», – он хлопнул ладонью по карману, где дожидалась своей участи пятитысячная купюра.

Звук на телефоне пришлось отключить. Весь вечер Осип Емельянович объяснял разным людям, что он является референтом Фарберга, а сам Фарберг улетел в США и вернётся только через три года. Некоторые товарищи даже начинали материться в трубку, Брамс молча отключал телефон, но тут же телефон показывал на дисплее другого абонента и повторял надоевшую мелодию.

Лишь под утро Брамс, не раздеваясь, прилёг на диван и захрапел.

Проснулся Осип Емельянович от странного звука на кухне. Он приоткрыл дверь и понял, что гудит какой-то прибор – это, как оказалось, был блендер. Брамс вспомнил, как он дарил такой прибор жене. Она так тогда обрадовалась, в течение месяца потчевала всю семью разными коктейлями, и овощными, и фруктовыми. А потом поставила его на холодильник и два года к нему не прикасалась. До этого то же самое было с комбайном: порезала-порезала на нём кое-какие овощи, а через какое-то время прибор превратился в памятник. «Интересно, есть семьи, где всеми этими порождениями цивилизации пользуются регулярно на протяжении всей жизни, – думал Брамс, – или это игрушка на месяц-другой?».

Увидев Осипа Емельяновича, – Дарья виновато улыбнулась и спросила: – разбудила вас? Я уж и двери все затворила, но он, – она кивнула в сторону прибора, – так гудит зараза. Я вам тут витаминный коктейль приготовила, а то, смотрю, вы бледненький такой. Ясное дело, зима, но о витаминах всё же нельзя забывать. Тем более вам, работнику умственного труда.

Брамс, улыбнувшись, поблагодарил Дарью, и отправился в ванную комнату. Сегодня Осип Емельянович встретил в отражении вполне приличного гражданина. Нелепая придавленность и сутулость исчезли, человек по ту сторону стекла стал повыше ростом, улыбается, из глаз исчезло ненастье.

– Дарья, – объявил Осип Емельянович за завтраком, – я отлучусь на несколько часов, у меня сегодня деловая встреча, да и коллег нужно поздравить с наступающим праздником…

– Конечно-конечно, – не дала договорить домработница, – вы занимайтесь своими делами, я всё приготовлю, не переживайте.

Осип взглянул на дисплей телефона – тридцать девять пропущенных вызовов.

«С ума можно сойти! – мысленно воскликнул Брамс. – Теперь я понимаю, почему хозяин оставил телефон в Москве…».

– Так вы что решили? – спросил Брамс у Дарьи. – Новый год встречаем вместе?

– Если вы не возражаете…

– Что значит, если я не возражаю, – рассмеялся Осип, – я ведь сам вам предложил. Так что, придёте?

– Я уже здесь! – смутившись, ответила Дарья.

– Вот и отлично! – сказал Брамс. – Думаю, ёлку мы успеем нарядить?

– Вы в котором часу планируете вернуться домой?

Осип Емельянович вздрогнул, услышав слово «домой».

«Домой! – пронеслось в голове. – Да-да-да, именно так: домой! А почему бы и нет? Ну, и пусть временно, пусть на три года. Но это теперь мой дом, моё жилище. А как я должен ещё называть? Даже подвал я называю… называл домом. Дом там, где ты живёшь. Не знаю, за что мне такие подарки, но, видимо, Бог оценил мою доброту к людям, мою порядочность, я ведь никому зла не сделал. Тёзку жаль, конечно. Но это, брат, конкуренция. Кто знает, может, я смогу лучше написать роман со счастливым концом. Как мой отец в детстве говорил: глаза боятся, а руки делают…»