В мой самый первый день в Авери родители оказались очень не в восторге от моей соседки по комнате. Она вела себя весьма странно, всячески пыталась им понравиться, но сразу было видно, что ее радушие напускное. Понимаете, что я хочу сказать? Я думаю, она старалась произвести впечатление, привлечь к себе внимание. Но с моими родителями у нее номер не прошел. Я потом узнала, что они даже хотели перевести меня в другую комнату. Но в девятый класс набрали много учеников, и администрация ничего не могла поделать.
Собираясь в Авери, я знала, что мне придется искать общий язык с множеством совершенно посторонних людей. Я считала, что готова к этому, и с нетерпением ожидала возможности продемонстрировать свои коммуникативные навыки. Но к ней я оказалась абсолютно не готова.
В тот первый день она явилась в комнату раньше меня. Она заняла лучшую кровать и выбрала лучший стол. Это было еще ничего, я иного и не ожидала. Хотя, если бы первой пришла я, то оставила бы ей и лучший стол, и лучшую кровать. Но не все такие, как я. Когда мы вошли, ее кровать была уже накрыта огромным пуховым одеялом, поверх которого были разбросаны сумочки и туфли, пар десять, не меньше. Я не умею отличать дизайнерские сумочки от поддельных, но сразу поняла, что они кожаные и очень высокого качества. Позже мама по телефону назвала их дизайнерскими. В Авери вообще никто не носит сумочки, не говоря уже о дизайнерских. У всех рюкзаки. Шкаф моей соседки был так забит одеждой, что для туфель и сумочек места уже не оставалось, поэтому она, в конце концов, запихнула их под кровать, к леденцам.
Мы все держим леденцы под кроватью. Если они лежат столе, значит, ими может угощаться кто угодно, но запасы под кроватью трогать нельзя.
В тот день я немного нервничала, потому что впервые уехала из дома. Я, конечно, бывала в лагерях, но это не в счет. Она сразу же предложила мне косяк. Я была в шоке, потому что еще никогда не пробовала марихуану, даже в руках ни разу не держала. Мне тогда было четырнадцать лет. Я отказалась. Она закурила прямо в комнате, а я подумала: «О боже, нас исключат раньше, чем мои родители доберутся домой». Я не знала, что делать. Поэтому я просто встала и ушла на прогулку. Я гуляла, пока не решила, что могу вернуться в комнату, ничем не рискуя.
На следующее утро, когда я проснулась, она была в панике, поскольку не знала, что надеть. Она примеряла шмотки и срывала их с себя. Как по мне, она выглядела классно в любой одежде. Моя соседка была очень красива: длинные белокурые волосы, огромные зеленые глаза и идеальной формы нос; очень стройная, не костлявая, а именно стройная. Она в самой обычной майке смотрелась бы великолепно.
Должна заметить, что она одевалась сексуально. Некоторые девчонки одеваются сексуально, но у них это выходит само собой. Моя соседка делала это намеренно. Я наблюдала за тем, как она этим занимается. То она меняла белье, то выбирала юбку покороче, то надевала кружевной топ под белую блузку. При желании ее можно было бы обвинить в том, что она нарушает школьный дресс-код. Я знаю, не следует судить человека по одежде, но мне каялось, она хочет, чтобы о ней судили именно так. Затем она комбинирует разные шмотки. По моему мнению, если человек так вызывающе одевается, значит, он пытает передать окружающим какое-то послание.
Для девятиклассницы она очень много пила. Помнится об этом писали в газетах. Она очень гордилась тем, какая она выносливая в выпивке. Еще она была какая-то неуправляемая. Ее не интересовали девятиклассники, и десятиклассники тоже. В школе есть девчонки, которые сразу кладут глаз на самых старших парней. Так вот, она была одной из них. Она их преследовала. За Джей Дотом она по пятам ходила. Я имею в виду Джеймса Роублса.
Она любила прикидываться тупой блондинкой, только и делала, что говорила о том, какая она бестолковая. Но я думаю, на самом деле она была очень даже неглупой.
Я приехала в Академию Авери, в самую лучшую школу, которую могли позволить себе мои родители. Они родом из Нью-Хэмпшира и твердо верят в необходимость обучения в частной школе, поскольку сами закончили такие. Поначалу я сопротивлялась. В том первом сентябре я часто плакала. Но потом я привыкла, и когда я теперь приезжаю домой, то с ужасом смотрю на нашу государственную школу, помещающуюся в одном-единственном здании. Мои друзья рассказывают о том, какие у них огромные классы и как учителя не могут рекомендовать даже самые необходимые книги, потому что у школы нет на них денег. Поэтому я думаю, что мне очень повезло со школой. Я знаю, что после Авери у меня гораздо больше шансов попасть в хороший колледж, чем после государственной школы. Кроме того, за это время у меня было много изумительных учителей, которые действительно любили своих студентов. Ну и другие возможности, например, футбол. Меня сразу же взяли в первую школьную команду. В своей государственной школе я ни за что не смогла бы в девятом классе попасть в школьную команду, потому что она огромная и у них и без меня полно отличных игроков. Да и в десятом классе мне, она тоже не светила. Так что этой возможности у меня бы точно не было. Мне кажется, футбол поможет мне поесть в хороший колледж.
А моя соседка оказалась в Авери совсем по другой, но тоже очень распространенной причине. У нее были богатые родители которые много путешествовали, и им было просто не до нее. Ее часто оставляли одну, и это вылилось в серьезные проблемы. Некоторых детей привозят сюда, потому что их родители разводятся. Или дети влипли в какие-нибудь неприятности, и родители не знают, что с нити делать. Она сказала, что ее родители не ладят друг с другом, что они вечно ссорятся. Я их видела только один раз. Они приезжали на родительский день и показались мне довольно симпатичными.
В тот вечер, когда была записана эта кассета, в школе устроили дискотеку. Девятиклассники толпами ходят на дискотеки, и десятиклассники тоже. Старшеклассники считают танцы отстоем. Я бы с удовольствием и сейчас ходила на дискотеки, но мои одногодки их не любят. А тогда все мчались на них наперегонки. Я очень удивилась, когда узнала, как много там пьют. Я как будто с луны свалилась. Мне все было в диковинку. Какие-то парни затаривались пивом и продавали его сразу за спортивным залом. Только приходилось пить очень быстро, ведь никто не хотел, чтобы его застукали. Поэтому народ танцевал или бродил по залу, потом кто-нибудь выбегал, выпивал банку пива и быстро возвращался назад. И постепенно все изрядно набирались. Речь идет о девятиклассниках и десятиклассниках. Каждый год находится кто-нибудь, кто пытается остановить это пьянство. Это бывает с каждым классом. Находятся люди, которые хотят положить этому конец. Они стараются изо всех сил, только ничего у них не выходит. Им противостоят умники, которые все равно умудряются раз добыть спиртное.
В тот вечер моя соседка начала пить еще до танцев, когда мы еще только одевались. Я не знаю, где она достала выпивку. Она держала ее под кроватью вместе с сумочками и леденцами. У нее были такие маленькие бутылочки которые ставят в барах гостиничных номеров. В них бывает виски, водка и еще всякая всячина. Она один раз дал
У нее не было видеокамеры, я в этом абсолютно уверена. Я бы об этом знала, потому что она постоянно снимала бы себя, любимую.
На танцы она отправилась в джинсах, подчеркивавших ее классную задницу, и светло-голубой блузке на бретелях. Мне казалось, что ее кожа светится. Она была совсем не подкачанная, но ее это не портило. Еще она надела белый хлопчатобумажный пиджак, очень узкий. На улице стоял январь, изрядно подмораживало, но она наотрез отказалась надевать теплую куртку поверх этого тоненького пиджачка. В ушах у нее болтались такие классные серебряные серьги, огромные, как у хиппи. Обулась она в серебряные туфли на шпильках. Честно говоря, выглядело все это просто потрясающе.
Джонатан
Kак ни странно, Роб Лейхт запомнился мне в основном благодаря своему сочинению по Фолкнеру. Задание заключалось в том, чтобы выбрать отрывок из романа «На смертном одре»[16] и на его материале раскрыть либо одну из сюжетных линий, либо характер одного из действующих лиц. Я помню, как несколько раз спрашивал Роба о его идеях относительно книги и сочинения, но почти ничего не смог добиться, и у меня сложилось отчетливое представление, что он даже не читал произведение. Но по мере того как приближался срок сдачи сочинения, я заметил, что он все сильнее налегает на него. В последние дни он задал мне много вопросов, которые показались мне удивительно тонкими. Если честно, впервые за все время работы в Авери я увидел такого глубокого читателя и мыслителя. Я тружусь здесь уже пятнадцать лет и могу говорить только о тех студентах, которых знал лично, но по-моему, все мои коллеги считали Роба необычайно талантливым, блестящим студентом.
У него была одна проблема — непоследовательность. Если задание было трудным, оно задевало его честолюбие, и тогда его работы оказывались превосходными, я бы даже назвал их выдающимися. Если курс казался ему слишком легким или не складывались отношения с учителем, а это иногда случается, он расслаблялся и с трудом получал проходной балл. Он был великолепен в дискуссии и сдается мне, что это часто выручало его на уроках, где он демонстрировал более чем скромные результаты. Здесь, наверное, уместно упомянуть, что в старших классах я был у Роба руководителем, а не только учителем английского языка.
Что касается работы по Фолкнеру, то Роб выбрал самый трудный отрывок из всей книги, тот, где высказывается сама покойная Эдди Бандрен.[17] Значение этого отрывка постичь нелегко. Нужно очень много копать, чтобы понять этот образ, такой странный и, тем не менее, занимающий одно из центральных мест в романе. Роб написал работу, которую я забуду не скоро. Я очень сомневаюсь, что многие студенты колледжей способны так глубоко раскрыть тему «смерти в жизни». Мне показалось, что Роб лично знал Эдди Бандрен. Я был сражен. Я проверил все очевидные и доступные источники, дабы убедиться, что он не позаимствовал у кого-нибудь свои идеи, хотя и без того было ясно, что это его собственная работа. Бесспорно, работа такого уровня была ему по силам; в этом я не сомневался. Роб мог быть остроумен и глубок одновременно. Я бы даже сказал, что в его глубинах таилась какая-то темнота, и, наверное, именно эта сторона его души помогла ему понять Эдди Бандрен.